Быстро вращается планета - стр. 28
– Что?
Свет рога замерцал.
– Тебе известно кое о чем из того, что может произойти, если твоя планета будет взорвана.
– Немного, – жестко произнес Чарльз Уоллес. – Равновесие может нарушиться настолько, что солнце взорвется и превратится в сверхновую.
– Да, это одна из вероятностей. Все, что происходит внутри сотворенного Порядка, сколь бы мало оно ни было, оказывает свое действие. Если ты злишься, эта злость прибавляется ко всей той ненависти, при помощи которой эхтры исказили музыку и разрушили древнюю гармонию. Когда ты любишь, эта любовь вливается в музыку сфер.
Чарльз Уоллес ощутил дрожь неуверенности.
– Гаудиор, что я должен сделать… Внутри Харселса?
– Ты можешь начать наслаждаться пребыванием Внутри его, – предложил Гаудиор. – В этом Когда мир все еще знает Древнюю Музыку.
– Он видит тебя, как вижу я?
– Да.
– Он не удивлен.
– Для радости ничто не удивительно. Успокойся, Чарльз. Вникай с Харселсом. Будь Харселсом. Позволь себе решиться.
Единорог ударил копытом по камню, так что брызнули искры, соскочил с него, описав огромную дугу, и ускакал в лес.
Харселс встал и устало потянулся. Он тоже спрыгнул с камня с презирающей гравитацию грацией танцора балета, приземлился на упругую траву, весело кувыркнулся, вскочил на ноги и побежал к воде, окликая детей, ткачей, гончаров.
На берегу озера он застыл, обособившись от кипящей вокруг деятельности. Он поджал губы и мелодично, призывно свистнул, а потом позвал негромко:
– Финна, Финна, Финна!
Вода посреди озера взволновалась, и какое-то крупное существо поплыло к Харселсу, временами выпрыгивая из воды, и мальчик тоже кинулся в воду и поплыл к нему.
Финна была похожа на дельфина, только поменьше, и кожа у нее переливалась сине-зеленым. Встретившись с Харселсом, она выпустила фонтан через дыхало и окатила мальчика, тот рассмеялся.
Несколько мгновений они возились в воде, а потом оказалось, что Харселс едет верхом на Финне, несется вместе с ней по воздуху, крепко прижимается к ней, когда она ныряет глубоко под воду, хватает воздух, когда она снова выпрыгивает на поверхность, рассыпая брызги во все стороны.
Это была чистейшая радость.
Которая, как понял Чарльз Уоллес в повторяющихся вспышках красоты, была для Харселса образом жизни.
В спальне на чердаке Мег продолжала держаться за Ананду. Их обеих пробрала дрожь.
– О Ананда! – вырвалось у Мег. – Почему все не могло остаться таким? Что произошло?
«В Когда? – подумал Чарльз Уоллес. – В Когда мы?»
Для Харселса все Когда были Сейчас. Есть вчера, которое ушло, – это лишь сон. Есть завтра, образ, не отличающийся от сегодня. Когда всегда было Сейчас, ибо в этом юном мире некуда было особо смотреть ни вперед, ни назад. Если Сейчас хорошее, во вчера, хоть этот сон и приятен, нет необходимости. Если Сейчас хорошее, завтра наверняка будет таким же.