Быстрее империй - стр. 19
Упоминание неизвестным гостем моей скромной личности насторожило. Во-первых, я избегал рекламы, а, во-вторых, в Сибири меня принимали за местного купца и про «арзамасские корни» знали единицы. Кто-то определённо взялся за следствие. Но кто? На конкурентов мало похоже, не те у них возможности, да и чего они забыли в Арзамасе? Мафия в восемнадцатом веке имела не тот масштаб, что в двадцатом. С властью я покуда не ссорился, если не считать иркутской эпопеи, причастность к коей, как я надеялся, до сих пор оставалась тайной. А не тот ли это знакомец Брагина, что рыскал в прошлом году по Нижнему Новгороду и обещал появиться на ярмарке? И не он ли, побывав инкогнито на Кадьяке, обронил там монетку?
Значит, неуловимый засланец из будущего вновь появился на горизонте. Ожидать, что он ищет меня, чтобы передать весточку от знакомых, не приходилось. Скорее всего встреча не сулила мне ничего доброго, а значит стоило знать о человеке побольше. И вот в моих руках оказался вдруг кончик ниточки. Ну что ж, попробуем этот клубок размотать. Стараясь выглядеть невозмутимым, я поинтересовался, как тот человек выглядел и кем представился?
– Я с ним чай не пил. Сущая лиса, – чиновник кивнул на шкуру чернобурки, словно это могло подтвердить правоту его слов. – Всё больше возле Фёдорыча крутился.
Фёдорыч был начальством. Слишком крупным, чтобы простому купцу, вроде меня, так запросто расспрашивать его о прошлогоднем собутыльнике. Но если этот тип тот, о ком я подумал, одним только чиновничеством он не ограничился. Наверняка попытался выведать что-нибудь у здешних купцов.
К ним я и отправился. Следует заметить, что купцы центральных губерний были не столь свободны в словах и поступках, как их собратья с фронтира. В парадоксальном сочетании с наглостью, осторожность была ведущим жизненным принципом сословия. Но здесь, в центральных губерниях, осторожность относилась к иному роду – была она не звериная, как на фронтире, где ожидаешь честной схватки пусть и с лживыми людьми, а человеческая, заимствованная у царедворцев и вообще людей подневольных.
С трудом удалось распутать узелки интриги. По намекам, отговоркам, неохотным кивкам складывалась картина. Интересующий меня человек беседовал, как выяснилось, со многими, и с каждым говорил о разных вещах, а моё имя всплывало, как бы между прочим, в перечне ли купцов, которые промышляют на стороне, среди ли городских богатеев, жертвующих на храмы или торговцев, что закупают ружья у Павловских мастеров. А всплыв, тут же погружалось, затираемое в памяти пустым разговором, о том и о сем. Так что не всякий из собеседников сразу и вспоминал о такой мелочи, как моя персона, а все больше напирал на выходку, какую учинил чиновник перед уходом. Не иначе мой оппонент насмотрелся кино про Штирлица, а как завещал нам товарищ штандартенфюрер – запоминается последняя фраза.