Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - стр. 39
Молодой человек, в голову которого проникнет какая-нибудь идея о спасении человечества или окружающей его среды, становится жутким существом. Душа его раздувается, как пузырь; он всегда самонадеян, величав и относится с презрением ко всем, не разделяющим его взгляды на мир. Вот именно в эти опасные юные годы в среде нашей молодежи и создавались кадры всяких социал-демократов, социалистов-революционеров и просто народников. Прочитав две-три брошюры Бебеля17, Розы Люксембург18, Мартова19 или Ленина, молодые люди сразу постигали «всю истину» и с негодованием отталкивали от себя всякие возражения противников.
Конечно, подобные воспалительные процессы в душе у многих впоследствии проходили. Особенно после университета и поступления на государственную службу. Но у некоторых, особенно у социал-демократов, – никогда. Социал-демократическая зараза гораздо упорнее всяких других: это уже не корь, а нечто вроде малярии, от которой всю жизнь невозможно избавиться даже при раскаянии и при длительном лечении хинином благоразумия.
К счастью, в гимназические годы социалистические брошюрки мне в руки не попадались. Кроме того, ни на каких тайных политических собраниях мне не приходилось бывать. Один только раз надо мной повисла опасность: батумский мировой судья, большой либерал, обещал мне, когда я был в седьмом классе, подарить полное собрание сочинений Михайловского. Михайловский был тогда в большой моде у радикальной интеллигенции, и я с нетерпением ждал обещанного подарка. Но, слава Богу, полное собрание стоило довольно дорого; жена судьи отговорила мужа делать такой расход, – и я не получил ни одного тома. А что было бы, если бы судья не послушался жены? Быть может, был бы я теперь социалистом-революционером, вроде Соловейчика20 или Керенского, или народным социалистом, и презирал бы всех, кто не пишет в «Социалистическом вестнике» Абрамовича21?
Однако, из того, что я не сделался в гимназии социалистом, вовсе не следует, что никаких высоких идей у меня не было. Увы, идеи были. И такие идеи, которые причиняли мне немало хлопот.
Прочитав случайно «Историю материализма» Фридриха Альберта Ланге, «Самовоспитание воли» Жюля Пейо, «Вымершие чудовища» Гетчинсона, несколько книг Смайльса и некоторые назидательные рассказы Толстого, я сразу проник в смысл бытия, в несовершенство вселенной, в торжество земной несправедливости, с которой нужно бороться, и открыто признал себя философом: материалистом в строении мира, идеалистом в нравственной области и дарвинистом в биологии.
Переполненный всей этой смешанной идеологией, я решил в седьмом классе издавать свой собственный рукописный журнал. Сотрудничать у меня согласился один из моих одноклассников Стрельбицкий, учившийся неважно, но как-то раз прочитавший книгу о скептиках Пирроне, Карнеаде и Сексте Эмпирике и считавший себя тоже скептиком, что вызывало к нему всеобщее уважение класса. А в качестве художника был приглашен мною сын нашего директора – Коля Марков. Художником он был у нас очень известным и прекрасно рисовал море и лодки с парусами.