Была бы дочь Анастасия (моление) - стр. 40
Короткий вроде день, но вот сморил.
Лёг под одеяло, а сверху ещё и полушубком накрылся.
Образ Богоматери привиделся. Тот – недописанный. Стоит на столе в комнате с синим, заляпанным разными красками, полом, смотрит на меня с укоризной. Молчунья так ещё и не пришла.
Уснул, её как будто поджидая.
Но:
Спишь урывками, как на дежурстве, – приходится вставать, дрова в печь подкладывать, иначе всё жидкое в доме замёрзнет, кроме водки – запасся той на всякий случай, – и кровь в тебе застынет тоже.
Глава 5
Ждал, ждал – не дождался. Но так, как будто:
За распахнутым настежь окном, словно вытряхивая из себя докучливых ворон, шумит листвой молчаливый зимой тополь; внизу, на песочной площадке, в своих искренних играх, смеются звонко дети; там же, рядом с площадкой, стоя или сидя на скамейках, разговаривают взрослые – о чём-то – мне не интересно; с рабочего, почти свободного, стола смотрит на меня с укоризной недописанный Образ; а я:
Срываюсь с места и иду к двери… как будто так: звонок дверной услышал… – приснилось что-то.
Несколько раз за ночь поднимался, дрова в печь подбрасывал, берёзовые, – жару от них больше. И камин затопил. Какой сон в глазах и в сердце был, и тот разбило – не собрать, не склеить, и смысл ложиться спать утратился.
Заварил чаю. Попил.
Стол к камину придвинул и написал к утру рассказ такой вот:
Спиридон-солноворот
Солнышко, повернись!
Красное, разожгись!
Красно-солнышко,
В дорогу выезжай,
Зимний холод забывай!
Старинная песенка, которую пели в этот день дети, катая с горы колесо, после сжигаемое ими над прорубью
Глухозимье. Филипповки.
Таёжная Сибирь.
Ялань – центр Ойкумены и Вселенной: прямо под куполом небесным.
Утро.
Только что семь раз – бегло считаю я уже до ста, сумею и дальше, но довести счёт до тысячи за просто так, не позолоти мне кто-нибудь за это щедро ручку, терпения у меня не хватит; распознаю время и по стрелкам, брат помог мне в этом разобраться, да темно сейчас, и циферблат не разглядеть – часы настенные пробили гулко.
Бьют, а не долбят. Важно, размеренно, степенно – как лысый от бровей до ворота рубахи и всегда, когда и где бы с ним ни встретился, угрюмый и малёхо засандаливший кузнец Александров в нашей яланской кузнице большим, тяжёлым молотом по наковальне – не поторопятся ни тот, ни эти. Удар удару не мешает, не подталкивает суетно один другого. Как куранты. От последнего ещё и отзвук не унялся: цу-у-ум – то ли в деревянном корпусе часов, стеснённый, умирает, то ли у меня в ушах на перепонках мягко мнётся. Поначалу-то, не ждал когда, даже и вздрагивал, теперь уже привычно. Иной раз и пробьют как, увлечённый чем-то, не замечу.