Быки для гекатомбы - стр. 43
– Потому либерализм – идеология, которая идеально подходит для подобных личностей. Они прекрасно понимают ее недостатки. Просто незачем принимать сторону проигравших, – а на русских они давным-давно поставили крест, – ведь можно безопасно критиковать из удобных кресел в модных кафе, чтобы однажды гордо въехать на белом коне, задешево купив репутацию правдорубов и ясновидцев. Конечно, есть и чистые теоретики, которые не желают видеть жизнь в ее многогранности и сложности. Им плевать, что «свободный» рынок и «равные» возможности оборачиваются финансовой диктатурой и гигантскими монополиями, а стартапы и малый бизнес оказываются наивными жертвами слепой конкуренции; плевать, что сказки о правах человека перечеркиваются пытками в Гуантанамо[15] и операциями спецслужб, а транснациональные структуры превратились в средство принуждения похлеще допотопного тоталитаризма! «Демократия» обрушивается на голову авиационными бомбами и отрядами морпехов! Но если единственный способ построить «демократию» – это шантаж, авиаудары и слежка в Интернете, то зачем такая демократия нужна?
– Один психолог утверждал, что заметная доля сумасшедших в точности воспроизводит верования и убеждения древности. Заблуждения, которые восемь-девять веков назад могли считаться прописными истинами. Не удивлюсь, если через сотню-другую лет похожая участь будет ждать и ряд политических течений. Впрочем, это уже случилось.
– В итоге здорового человека от безумца отличает лишь то, соответствуют ли его заблуждения духу времени. И пока нынешние левые все возлагают надежды на пролетариат…
– А как же прекариат, салариат, информалиат и еще десятки высосанных из пальца слоев, которые должны внезапно сделаться «революционными»? – ехидно вставил Вадим.
– … а правые на чудодейственные институты, Россия все больше напоминает спелое яблоко, повисшее у самой земли. С Запада, с Востока, с Юга – отовсюду тянутся загребущие лапы, а мы, разрозненные и погруженные каждый в свой личный интерес, привыкли терпеть и уступать, предаваться исторической рефлексии и упиваться безысходностью.
– Черт! – Вадим по колено провалился в грязь. – Как же нас так угораздило?!
Я меланхолично посмотрел на чахлое деревце, одиноко росшее посреди поля, как и мы, попавшее сюда будто по случайности. Подумалось, что чувство безысходности подобно некой мистической субстанции, еще до начала истории разлитой по нашим пространствам лишь затем, чтобы каждой прогалиной на грязном снегу искушать нас заглядывать в зияющие бездны.
– И правда, – произнес я хмуро, помогая другу вылезти. – Как нас угораздило? И куда мы идем?