Быки для гекатомбы - стр. 11
Рядом с импровизированной кроватью, подобно солдатам императорской гвардии, стояли три пустых бутылки вина и одна початая. Я распознал в них каннонау родом из Сардинии и какое-то из крымских, так и не ставших дешевле импортных. Дополнял боевую единицу грозный офицер – пузатая бутылка из-под брюта, в горлышко которой зачем-то была воткнута свеча. Мало того что просто воткнута, так она еще и горела, заставляя пространство комнаты пульсировать в унисон с медленно угасающим пламенем. В воздухе витал еле уловимый аромат благовоний. Пытаясь понять, что же это за запах, я никак не мог отделаться от ассоциаций с православным храмом…
– Вадим, мать твою! Это ладан, что ли?! Откуда ты его вообще взял?
– И, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли ему дары: золото, ладан и смирну, – донеслось с кухни монотонно-гнусаво.
По мере продвижения вглубь гостиной посетитель мог увидеть две приоткрытые двери. За одной из них скрывалась ничем не примечательная спальня. Рубашка на спинке стула, шкаф, комод с зеркалом и сдвинутыми в кучу разноцветными флаконами, среди которых мне удалось выделить лишь туалетную воду и духи родственницы, уехавшей на юг. Обои мягкого светло-зеленого цвета, беленый потолок и люстра, плафоны которой копировали какие-то экзотические цветы. Но самой колоритной деталью была та, которую привнес уже Вадим: над изголовьем слегка помятой кровати призывала выйти в тыл австриякам фигура Бонапарта с пылающими глазами на репродукции знаменитой «Наполеон на перевале Сен-Бернар» Луи Давида. Впрочем, спальню гостям вроде меня посещать было без надобности. Куда более интересной представлялась вторая комната, которую Вадим именовал не иначе как кабинетом.
В кабинете всегда было светло. Бледно-кремовые обои разрывала надвое темно-синяя полоса рисунка, тянувшаяся параллельно плинтусу через всю комнату. Легкий белоснежный тюль скрывал подоконник и слегка колыхался на ветру – в теплое время года окно часто оставалось открытым. Рядом массивный письменный стол, выкрашенный в черный, стоял так, чтобы утреннее солнце не падало на экран ноутбука, нервно подмигивавшего одним из индикаторов. Здесь же беспорядочно валялись листы бумаги со схематичными эскизами, выписанными номерами страниц, бессвязными словосочетаниями и сокращениями, понятными лишь Вадиму. На стене в простенькой деревянной рамке висел штриховой рисунок, где крылатый и клыкастый черный бык парил во главе клина военных беспилотников. Это нарисовал Вадим. Дополняли интерьер два кресла цвета индиго и маленький журнальный столик между ними. На краю этого столика аккуратной стопкой, уголок к уголку, лежали сразу три книги, которые мой друг читал одновременно. Поочередно беря их в руки, я увидел «Государство и революцию» Ленина, «На мраморных утесах» Юнгера