Буркачан. Дилогия «Порог греха». Часть 2 - стр. 12

– Думаешь, он поверил?

– Поверил – не поверил, а в зубах поковыряется. Будь спок! Шуму мы можем наделать – до Москвы долетит. А ему шум ни к чему… Да пошёл он…

Филипп длинно и смачно выругался.

– Идём-ка, брат Алеська, к костру. Посидим как бывало. Знаешь, как я рад тебе! – Филипп обнял Алеся, поцеловал в щёку. – Ребята, – обратился он к своим товарищам, которые стояли поодаль, молча наблюдая за встречей друзей. – Мы теперь тут сами разберёмся.

– Охрана? – спросил Алесь, провожая глазами двух крепких парней, уходящих к машине.

– Да что-то вроде этого. Специально не создавал. Люди самостоятельно решили меня караулить. Я же, как никак, адмирал! – Филипп, дурачась, подбоченился.

На разостланном у костра клетчатом одеяле в пластмассовых тарелочках лежали резаные огурцы, помидоры, редиска, колбаса, селёдка. Отдельно в эмалированном тазике дымилась варёная картошка – некогда их любимое лакомство в детском доме. Свет костра бликовал на двух бутылках водки и двух гранёных стаканах.

– Стол, как видишь, не королевский, – посетовал Филипп, подбрасывая в огонь сухие сучья.

– Не прибедняйся, – Алесь достал из миски картофелину, – самая здоровая крестьянская еда. Я уж и не помню, когда едал картошку в мундире.

– В ресторациях, небось, блажуешь? – незлобно поёрничал Филипп.

– Случается, конечно! С губернатором. Охрану он не обижает. А так – чаще в столовке администрации да в забегаловках.

– Ты сразу не налегай, – Филипп разлил водку по стаканам, – а то кайф испортишь. Место в брюхе не останется для «одарки».

Алесь припомнил: в детском доме «одаркой» они называли водку, за которой скрадно в магазин обычно ходила Одарка Коноваленко. Филипп научил Алеся пить водку, а Одарка стала первой женщиной, одарившей его ласками любви, как раз вскоре после смерти Павлинки.

– Чему это ты так загадочно улыбаешься? – Филипп поднял стакан.

– Да вот, Одарку вспомнил. Славная была девчонка. Добрая, отзывчивая. Жена из неё, полагаю, получилась бы отменная.

– В этом нет никакого сомнения, – Филипп на миг улетел мыслями в прошлое. – Много я повидал женщин, но такой, как Одарка… Всех забыл, а её помню. Веришь? Я даже в тюряге о ней думал. Если бы сейчас она вдруг объявилась, то замуж за себя позвал бы… Если она, конечно, согласилась бы пойти за такого урода, как я.

Алесь понимал Филиппа и тоже испытывал сладкую и щемящую боль, которая незванно прихлынула к сердцу.

– Одарка, конечно, не чета твоей сеструхе, – Филипп звонко ткнул своим стаканом в стакан Алеся, – глубоких чувств я к ней не испытывал. Так – утоление страсти. А Павлинку любил… Очень любил… Я её фотокарточку с собой до сих пор ношу. Как оберег. В тюряге, случалось, накатит тоска – хоть в петлю лезь, я фотку достану, гляжу на неё и разговариваю… Я Павлинку и сейчас люблю.