Бунтарка и Хозяин Стужи - стр. 20
— Арлетта одолжит. Она у нас провинилась, вот и одолжит. Правда, сестрица?
Сестрица явно собиралась сказать все, что думает о братце, но под тяжелым взглядом Стеллы стушевалась, буркнула:
— Угу. — И поспешила ретироваться.
— Что ж, я думаю, предложение дельное, — вздохнула Стелла, выглядевшая несколько… обескураженной. — И правда, Ливи, давно пора тебе с нами за стол садиться да к гостям выходить. Глядишь, и жениха тебе подберем хорошего…
— Рано ей пока жениха искать, — перебил мать (только ему такое дозволялось) Душан. — Если хоть посмотрит кто не так, пожалеет.
— Защитничек ты мой! — расчувствовалась Стелла. — Вот, Ливия, не ценишь ты того, что у тебя есть. Такой брат! Горой за тебя встанет.
— Вот именно. — Душан снова мне подмигнул, явно намекая, что я должна ценить свалившееся на меня счастье.
Что касается меня, я только кивнула Стелле:
— Мне еще Дороте помогать надо. Я пойду.
Она всплеснула руками:
— Конечно. Конечно иди, золотце ты мое!
Подавив желание скривиться от этой фальшивой заботы, я заспешила по коридору к себе. Только свернув за угол, вспомнила, что забыла книгу для Фабиана, но возвращаться туда, откуда по-прежнему доносились голоса мачехи и сводного братца, а тем более с ошейником, не хотелось. Вздохнув, все-таки поднялась к себе, сунула находку под подушку. В обед буду бегать, отнесу и спрячу обратно, и книгу Фабиану принесу. Все равно он сказал, что не выспался, так что еще часика два точно отдыхать будет.
Вот только что с приглашением Душана делать?
Не к добру это все. Ой не к добру!
* * *
Хьяртан-Киллиан Эртхард
— Мы не можем просто сидеть и ничего не делать…
— Вы же обещали, что лечение поможет… Тогда какого ларга он похож на овощ?!
Первый голос, охрипший от беспокойства, принадлежал Бьяртмару. Второй, в который на последней фразе ворвалось почти звериное рычание, — Дойну. Хьяртан отметил это с каким-то отстраненным безразличием, почти без удивления. Кажется, у него даже на выражение простых эмоций сил не осталось. Дойнарт редко повышал голос. Если и злился, то мастерски глушил в себе малейшие вспышки гнева, пряча их за маской ледяной невозмутимости. И тут на тебе — рычит и ярится!
— Мы… мы делаем все возможное, светлейшие. — Третий голос, пронизанный страхом, принадлежал целителю.
То ли Юлиану, то ли Каэтану…
Снежный заставил себя разлепить веки и, морщась от боли, теперь пульсировавшей не только в ране — во всем теле, попытался приподняться. Спальня закружилась перед глазами.
— Очнулся! — К нему тут же бросился младший брат.
А старший, схватив целителя за грудки, процедил: