Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке - стр. 43
Я видел, как он радовался, оказавшись в тех местах, где был совсем молодым юношей, где к нему пришла первая любовь. Он узнавал и не узнавал эти места, этот дом, в котором они жили, этот косогор. Теперь здесь никто не жил, дом был заброшенный и полуразвалившийся. Виктор Шалвович показал мне соседний полуразвалившийся домик и сказал, что раньше в нём жил его учитель физики Николай Михайлович Гудков. Дом совсем не производил впечатление жилого, но в садике кто-то был, там чувствовалось какое-то шевеление. Мы зашли в садик, чтобы узнать, кто здесь теперь живёт, может, знают что-нибудь о прежнем жильце. Навстречу нам вышел глубокий старик, но Виктор Шалвович сразу узнал его. Это был его старый учитель Николай Михайлович Гудков.
Эта неожиданная встреча сильно растрогала обоих, а точнее, всех троих. Николай Михайлович пригласил нас в домик и провёл по устланному газетами полу в комнату. Газеты, объяснил он, нужны потому, что пол мыть он уже не в силах, поэтому время от времени выбрасывает испачкавшиеся газеты и стелет новые.
Из каких-то дремучих загашников Николай Михайлович извлёк две бутылки водки, которые много лет назад припас для своих поминок. На них даже этикетки были полуистлевшие, ещё советские. Я был за рулём, но учитель с учеником справились с двумя бутылками и без меня и даже не опьянели почему-то. Несмотря на возраст.
В последний раз Булат Окуджава побывал в Шамордине за год до смерти, в 1996 году. У Н. М. Гудкова от того пребывания осталась книга «Заезжий музыкант» с автографом: «Дорогому Николаю Михайловичу в честь сорокашестилетия нашего знакомства. Сердечно Б. Окуджава».
Николай Михайлович Гудков умер в конце 2005 года.
А в тот день встретились мы и с другими учителями, которые хорошо помнили ученика Витю.
…Ничего не подозревающий Борис Харитонович Кузин разлил по рюмкам водку и неожиданно провозгласил тост памяти Булата. Я с ужасом смотрел на Виктора Шалвовича – что сейчас будет! Встанет и выйдет из-за стола или просто откажется пить? Виктор смотрел невидяще усталыми серыми глазами перед собой, не донеся руку до рюмки. Пауза затягивалась. Наконец, Виктор взял в руку рюмку и хрипло еле слышно выдохнул:
– Пусть земля ему будет пухом…
Кузины прослезились, а я ликовал – «лёд тронулся»!
Действительно, «лёд тронулся». После этой поездки Виктор Шалвович стал смягчаться к брату. Постепенно, постепенно мы начали так или иначе касаться его, сначала очень осторожно, и Виктор Шалвович, говоря о брате, называл его просто местоимением «он». Это было даже смешно. Я всё больше проникался к нему нежностью и сочувствием, я увидел, какой он гордый и вместе с тем очень ранимый человек. И красивый.