Буквы. Деньги. 2 пера. Том второй - стр. 19
– Значит, погань ты несусветная, с мужиками шаришься? Как хвачу тебя щас, – и юрк в сени, а оттуда уже выбежал с вожжами и замахивается на меня. Только Егор перехватил его руку, зажал крепко и говорит:
– Дядя Панкрат, отдай Марфу за меня. Люба она мне.
– Это тебе-то, голодранцу, дочь отдать? Не бывать этому!
– Не люб Марфе Митяй. Отдай за меня.
– Сам голь перекатная, и девке такую жизнь дать хочешь? Коли еще раз замечу с Марфой, не жилец ты.
– А ты меня не стращай! Ишь, пужливого нашёл! Пожалей, дядя Панкрат, дочку! Я на неё пушинке упасть не дам, она у меня, как княгиня будет!
– Это у тебя-то, голопузого, княгиней? Пошёл прочь! Да руку отпусти, аспид! А ты давай домой! Поговорим, – и усмехнулся криво. – Егор, не вздумай худого про девку сказать!
Бить он меня не бил. Но лучше бы убил сразу. После его слов разум мой помутился. Раньше, бывало, рассказывали про девок, что выходили замуж и ни о чем не помнили. Так это самое случилось и со мной. Ни сватовства, ни венчания, ничего не помню. Только злые глаза батюшки, скорбно прикрытое лицо матушки да противный голос Митяя. Правду, Ярославнушка, говорят, что дети от любви родятся. Месяца через три после венчания понесла я. Но Бог не дал мне радости детёночка своего понянчить. Помер он в родах. Похоронила его, а вскорости и Митяй сгинул. Сказывали, с кем-то на рыбалке по пьяному делу схватился, так мужик его к рыбам и отправил. Несколько дней искали. Да где там!
Егорушку больше не видела. И старалась не слышать о нём. А сегодня ночью приснился мне колодец высохший. Как проснулась, сразу Егора вспомнила. Знаю, беда с ним. Да только не ведомо, где он. Так и прошла по жизни ходоком без посоха. Не ты бы, ласточка, не знала бы я никакой радости.
Марфа и Ярославна сидели, тихо прижавшись друг к другу. За окном дул холодный ноябрьский ветер, бросая в окна ледяные слезинки. Как будто поминал кого.
Моя родная
>Виктория Зверева
>@_fctc_
Ничего больше не будет как раньше. Каждое утро, да и день, и вечер будут для Сабрины тяжелыми и наполненными чувствами вины, и ей никуда от этого не деться.
Еще месяц назад семья Фишеров была счастливой и ни о чем плохом не думала. Глава семьи, Роберт Фишер, нежно любил свою жену Хелен и двух дочерей, Сабрину и Кимберли. В девочках он вообще души не чаял, был их другом и действительно заботливым отцом, любил их абсолютно одинаково.
Возможно, именно поэтому соседи и другие посторонние люди не знали того, что скрывалось за этой любовью.
Кимберли была приемной дочерью.
При родах двойни Хелен потеряла одну из дочек. Для нее это было сильнейшим ударом. Всю беременность она мечтала, как будет гулять с обеими, ведя их за ручку с каждой стороны. Эти мечты могли бы разбиться вдребезги после печальных вестей врача. Но Роберт не мог позволить жене погрузиться в депрессию, из которой, как ему казалось, ей не выбраться. Было принято решение об удочерении сразу же после выписки из роддома.