«Будем надеяться на всё лучшее…» Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева. 1938–1999 - стр. 5

Д. С. Лихачев бывал и субъективен в суждениях, даже не всегда достаточно компетентен, отнюдь не безразлично и беспамятно относился к оценкам его личности и им содеянного. И должно противостоять попыткам сделать из него икону. Но еще важнее не поддаться воззрениям, свойственным тем, кого Д. С. Лихачев относил к «мещанству», особенно сравнительно молодым людям, не имеющим представлений о реальной жизни в «эпоху Лихачева» или желающим обратить внимание общества на себя хотя бы «обличением» знаменитости.

Возвеличивание с середины 1980‑х годов Д. С. Лихачева высшими лицами государства, проведение при их содействии акций в сфере культуры и слова признательности, сказанные им по этому поводу, вызвали у стандартно мыслящих и по существу идеологически ангажированных людей попытки изобразить это как следствие прислужничества перед властью или деяниями, инспирированными этой властью.

Академик С. С. Аверинцев счел в связи с этим необходимым напомнить об отношении Д. С. Лихачева к нему, высказывавшему мысли, не сходные с официозными, в этих трудных ситуациях, и сформулировать общие соображения о несостоятельности и примитивности подобных взглядов. Он повторил «неоднократно сказанное прежде, что неизменно встречал со стороны Дмитрия Сергеевича постоянную готовность помочь» в его «конфликтах с официозной идеологией; что готовность эта была неутомимой, а в ряде ситуаций должна быть без малейшего преувеличения названа отважной». И вслед за этим пишет: «Последнее подчеркиваю особо, поскольку мы уже слышим сегодня голоса, с нарочитым нажимом подчеркивающие в общественном поведении покойного черты расчетливости и осторожности; и нам, жившим в ту пору, боязно, как бы непуганые поколения не приняли всего этого за чистую монету. Само собой разумеется, что в советских условиях всякий, кто желал заниматься легальной академической и просветительской деятельностью, должен был соблюдать осторожность и рассчитывать свои шаги; это относилось решительно ко всем нам. Но вот границу между необходимой осторожностью и предосудительной оробелостью совесть разных людей проводила весьма по-разному; и эти различия, из сегодняшнего для почти неуловимые, тогда решали всё». Д. С. Лихачев в этих условиях вел себя так, что С. С. Аверинцев знал – «единственный представитель академического мира, к которому мне можно обратиться, – это он, больше не к кому. А это, – заключает С. С. Аверинцев, – наперед опровергает любые попытки тривиализировать его общественное поведение. Если бы делать то, что делал он, было бы и вправду уж так не опасно, не страшно, – почему же этого не делал никто другой среди лиц влиятельных? Если его роль была, как нас хотят уверить, чуть ли не предусмотрена, чуть ли не поручена ему советским официозом, – почему на эту роль не нашлось больше охотников?»