Будь моим отцом - стр. 22
Только на этой фразе время милосердно восстановило связь с Аллой Константиновной. А то она уже не соображала, в какой поре своей жизни находится – то ли в институте учится, то ли с десятью годами врачебного стажа готовится категорию получать после усовершенствования, то ли в школе старшеклассников разглядывает. Оказалось, женщина напрасно пыталась лишать дочку Ани иллюзий. Боялась, вообразит невесть что, станет разыскивать якобы отца, получит от ворот поворот и утонет в отчаянии. А тут кого искать? Глубоких старцев с наследниками-пенсионерами? И где? В этом мире? Или они уже переселились в иной?
– Сколько же теперь лет самим господам докторам наук? – вслух спросила Алла Константиновна.
– Можно в Интернете посмотреть, – живо отозвалась Лера.
– А там про них есть сведения? Они же уехали из страны, – усомнилась хозяйка.
– Если что-то сделали в науке – конечно, – обескураженно, будто выслушала неандертальца, пояснила гостья. И не сдержалась, коротко прыснула: – Алла Константиновна! Двадцать первый век. Капиталистическая Россия. Столица ее, Москва. Отъезд куда угодно уже не является предательством Родины. В Сети всем доступна информация на любом языке. Хотите убедиться?
– Нет, я не настолько дремучая, просто вырвалось, – пробормотала часть истории.
И принесла ноутбук. Через минуту нашелся внушительный список научных трудов и биографии обоих профессоров. Заключительные строчки каждой были одинаковы: «С 1990 года живет в Израиле». И все. Но главным потрясением и для нее, и для Леры стали даты рождения. Один появился на свет в тысяча девятьсот двадцать третьем году, второй – в тысяча девятьсот тридцать девятом!
«Одному хорошо за девяносто, другому почти восемьдесят, – быстро сосчитала Алла Константиновна. – С ума сойти, какая ветошь. Если Лера не нацистка и желает быть дочерью заслуженного ученого, может выбрать в папы любого. И ведь нетрудно догадаться, которого выберет».
Ей вспомнился студенческий разговор. Ленка тогда усиленно отваживала Аню и показывала той, как нужно трепаться о мужчинах:
– На Григория Самуиловича существуют только две реакции – экстаз при виде или «мне, дебилке, все равно».
Удар был неприкрытым – Тимофеева не участвовала в обсуждении тех, с кем работала в институте, – преподавателей и декана. Она не прочь была родить от ученого доктора-еврея, но никогда вслух не рассматривала кандидатур.
– А если человек стесняется хвалить внешность профессора? Вряд ли сдержанность равнозначна дебилизму, – заступилась Алла.
– Унимать собственный восторг по поводу народного достояния, живого произведения искусства? Это уже признак конкретных эротических фантазий на его счет.