Будь моей судьбой - стр. 21
Почему только сейчас, на пороге смерти, становится ясно, что действительно было важным в его дерьмовой жизни?
– Я не должен был… так. С тобой нельзя силой, я знаю. Просто я очень испугался потерять тебя, Дженни-конфетка. Не знал, как буду жить без тебя…
Девушка всхлипнула.
– Прости… Я эгоист, Джен. Но ты и так это знала. Все демоны эгоисты.
Она склонилась над ним. Несколько горячих капель сорвались и упали на лицо. Чужое отчаяние отвратительно на вкус…
Неожиданная мысль заставила его выругаться сквозь зубы.
– Я ведь даже тебя в завещание не внес! Идиот!
А это значит, что Дженни не получит ничего. Мать пинками выставит ее из особняка, хорошо если подарки не отберет. А ей нужны деньги на учебу…
– Найди мне карандаш и бумагу, – приказал он, стараясь сосредоточиться.
Так, пальцы работают. Он сможет написать письмо Армеллину. Что бы ни случилось между ними раньше, кузен не откажет в такой просьбе. Раум сам бы не отказал.
– Точно идиот! – всхлипнула девушка над его головой. – Дурак, придурок, сволочь, демоняка хренов! Помирать он собрался?! Так я тебе и позволю!
Маленький кулачок с размаху ударил о камень, и Дженни зашипела – то ли от злости, то ли от боли.
– Это… не в твоей власти, – преодолевая слабость, он поднял руку, чтобы стереть слезы с ее щеки. – Бумагу, Джен.
***
Признание оглушило.
Дженни вглядывалась в бледное лицо мужчины, дарованного ей Луной, а в ушах еще звучали его слова: “До конца контракта. А я хотел просто до конца. Не знал, как буду жить без тебя”.
Какой же слепой она была! Его внимание и ошеломительно дорогие подарки. Постоянное присутствие рядом и готовность всегда и везде решать ее проблемы. Забота и полное отсутствие других женщин рядом, несмотря на оговоренное в контракте “право налево”.
Раум ее… любит?
А это значит… значит…
Ничего не значит, потому что он умрет здесь, у нее на руках, так и не успев стать ее мужем. Умрет, потому что она в своем идиотском упрямстве и гордыне не захотела увидеть очевидного пока ее не ткнули в это носом.
И потому что она его убила.
От этой мысли стало так плохо, что захотелось перекинуться зверем и завыть – тоскливо, безнадежно.
– Бумагу, Джен, – пальцы, раньше полные опасной силы, а теперь холодные и бледные, коснулись ее щеки, стирая слезы, и Дженни поняла, что уже давно плачет.
Она замотала головой, еле удерживая рыдания.
– Детка, – в слабом от боли голосе прорезались знакомые раздраженные нотки. – Обезболивающего надолго не хватит. Меня вырубит самое большее через десять минут.
Она вздрогнула, зацепившись за эти слова и посмотрела на него, как будто видела в первый раз.