Будь моей. Книга 2 - стр. 22

Не трогаясь с места, смотрю на свой телефон, который приклеил к панели.

Сверлю его глазами, сжимая и разжимая кулак на бедре.

– Блять…

Возвращение в Москву далось мне непросто. В этом городе слишком много триггеров, на которые я угробил бесконечные часы в компании с психоаналитиком, но сейчас меня штормит.

Штормит с тех пор, как четыре дня назад я увидел девушку, образ которой, как галлюцинация, преследует меня в любой точке мира все эти гребаные пять лет.

Арина Беккер. Моя Моцарт.

Пять лет назад она залетела в мою жизнь и выбрала для этого самый неподходящий момент, хотя подходящих для нее в моей жизни и не было.

Свалилась на голову.

Юная влюбленная девственница, которая за неделю траха без обязательств просочилась под кожу, как самый опасный яд.

Я не знаю, когда и как пустил ее туда. Я… не должен был принимать ее провокации, и в то же время понимаю, что принял бы их при любом раскладе снова.

Она будто всю жизнь была где-то рядом. Сначала тощим подростком с огромными голубыми глазищами, потом девушкой с таким же наивным взглядом и принципами, чистейшими, как слезы младенца. Любовь до гроба. Фанфары и белые, твою мать, свадебные голуби, не меньше.

Я не мог ей дать того, что она так отчаянно хотела от меня получить. Не мог!

Я не мог оставаться в Москве. И не хотел здесь оставаться. Не мог строить какие-то отношения с двадцатилетней влюбленной, витающей в розовых облаках девчонкой, потому что ни хрена не мог ей дать, кроме дерьма, которое тянулось за мной, как вытоптанный след. Тем более не мог делать этого с младшей сестрой лучшего друга, который был со всем моим дерьмом знаком, как никто другой.

Она кричала о своей любви и гордо несла ее как знамя, не зная обо мне ни черта. Я молчал в ответ. Пускать кого-то значимого в свою жизнь я был не готов. Я ни хрена не мог ей дать. Ни-хре-на.

Я знаю, почему вернулся.

Потому что меня тянуло сюда магнитом последние пару лет, но даже тогда я понимал, что из этого ничего хорошего не выйдет, а теперь у меня просто срывает клапан оттого, что за пятнадцать проведенных в ее обществе минут я, блять, не смог ни разу оторвать от нее глаз.

Я помню все. Каждый проведенный с ней день. До мелочей. И меня бесит, что я не понимаю ее новую. Закрытую от меня и от всех. Все, чего мне хочется с тех пор, как увидел ее снова, – до нее дотронуться. С гребаным голодом, на который, я думал, давно неспособен.

Влад

Вид из окон отельного номера вызывает только одну мысль: я отвык от мегаполисов.

От этого и от любых других.

Память должна была сработать молниеносно, но у меня она запаздывает.