Бубновый туз - стр. 12
Глянул на такого и тут же определил – большого полета птица!
В отличие от остальных медвежатников, Савва Назарович выделяться не любил – одевался непритязательно: осенью – потертое пальтишко, летом – обычные брюки с выцветшей рубашонкой.
Внешне он напоминал провинциального лекаря, понимающего, сочувствующего, готового даже в самую скверную погоду мчаться на вызов к больному. Сходство с доктором усиливал небольшой кожаный саквояж, с которым Савва Назарович практически никогда не расставался. А когда присаживался, то непременно ставил его рядышком, поглаживая, – так добрый хозяин поступает с кошкой, прыгнувшей ему на колени. И только когда он начинал говорить, впечатление от его неброской внешности мгновенно улетучивалось – становилось ясно, что беседуешь с человеком значительным, скупым на слова, отчего его речь приобретала какую-то особую значимость. Даже говорил он как-то по-особенному манерно, слегка растягивая слова, чем невольно приковывал внимание собеседников.
Но вместо медицинских инструментов в саквояже у Саввы Тимошина лежали отмычки, гусиные лапки, ворох ключей, фомок и прочие воровские приспособления, с помощью которых он мог вскрыть самый несговорчивый сейф.
Савва Тимошин входил в элиту воровского мира, даже самые матерые уркаганы отзывались о нем с уважением – «музыкант».
Свою карьеру он начал шестнадцатилетним подростком в подручных у знаменитого шнифера из Замоскворечья Петьки Орлова, который, обладая недюжинной силой, раскурочивал ломом сейфы, будто консервные банки с килькой. А когда того во время очередного ограбления бакалейной лавки повязали артельные мужики, Саввушка, осиротев, организовал собственное предприятие и вот уже более двадцати лет не знал промахов.
Обладая исключительными способностями, Савва Назарович сумел продвинуться в своем ремесле гораздо дальше наставника и вместо тяжелых ломов, которыми традиционно пользовались «шнифера», усвоил более тонкую науку «белых пальчиков» – вооружившись сапожной иглой, открывал самый сложный замок. Грубых орудий в виде ломов и фомок он почти не признавал, дверцы вскрывал аккуратно, как рачительный хозяин, и даже при самом детальном изучении на металлической поверхности невозможно было рассмотреть следов взлома.
«Подвиги» Саввы Тимошина не остались незамеченными – после каждого виртуозного ограбления его вызывали в полицейский участок, порой уговорами, а порой откровенным мордобитием требовали признания. Серьезно Савва Назарович прокололся лишь при ограблении книгопечатника Сытина, уронив у сейфа ключ с именными вензелями. И с тех пор за ним, как собаки на привязи, топали филеры, что не мешало между тем Савве Назаровичу периодически наведываться к фабрикантам со своим потертым саквояжем.