Брюсова жила - стр. 40
Мать сразу уловила это желание.
– Жуков обирать пойдешь? – спросила она. Но без настойчивости в голосе.
Обычно на жуков отводилось два дня в неделю. Первый был вчера. А нынче полагалось пойти вдругорядь, добрать шустрых да смекалистых, тех, кто вчера попрятался.
– Непременно пойду. Поди, соскучились, бедные, плачут в тоске, – энергия просто распирала его, не колорадских жуков – буйволов ловить готов.
– Точно, – сказал и Корнейка. – Мы в ответе за тех, кого обираем. Интересные у вас жуки. Нам по биологии задание о них узнать побольше
– Вот и хорошо, – с облегчением сказала мать. Гостя все ж неловко на огород гонять, а если сам хочет, да ещё от школы задание – совсем, совсем другое дело. Труд, если не изнурительный, только на пользу растущему организму, учили прежде. Для матери это и сейчас непререкаемая истина. Труд на земле развивает настойчивость, упорство, волю, терпение. Послушать ее, то работа в поле – вроде Шаолиньского монастыря, где простых крестьянских детей превращали в непобедимых бойцов и пытливых мудрецов одновременно. Главное – что одновременно.
Впрочем, об этом она больше в прошлом году толковала. В этом нужды нет – Санька вырос и понимает: картошки на всех просто не хватит. Либо нам, либо жукам, выбирай сам.
Джой вскочил, едва они подошли к калитке. Неутомимый. Пастушеская собака. Ей и положено весь день на ногах проводить, на лапах то есть. Защищать стадо от волков. От драконов.
Привыкает он к псу. А ведь Джой у них только на время.
Стало грустно.
Оно бы неплохо совсем его себе оставить. Да только нечестно. Да и не получится никак. Это сейчас Корнейка мясо, брошенное в спецугодьях, для собаки берет. А уедет Корнейка…
Мысль о том, что и Корнейка покинет его, навеяла уже не грусть – тоску.
А от тоски наивернейшее средство – работа.
Путь на огород – сорок минут бодрым, энергичным шагом, ни на что не отвлекаясь и никуда не сворачивая.
Но Корнейка свернул – к Равилю.
Какая же я все-таки свинья! Сам и не додумался б дойти. То есть зайти бы зашел, но после, вечером. Сейчас у самих дело есть нужное. И у Равиля с Наташкой, поди, тоже. Зайти и не помочь – нехорошо как-то. А помогать, когда своя работа стоит – глупо. Вот сделать ее, свою работу, тогда другой оборот. Ты ее сделай сперва, свою-то.
Но Корнейка, видно, думал иначе. Или знал нечто, ведь волшебник, хоть и на каникулах.
По пути заглянули к Малкову. Тот, несмотря на послеполуденный зной, строгал что-то на верстачке под навесом. Под навесом прохладно, но и мухам, похоже, прохлада нравилась – налетели, устроили митинг, всяк норовит в суматохе чем-нибудь поживиться, урвать. Азиатская революция, право – так отец говорит, глядючи новости в телевизоре. Тут не телевизор, и мухи кружили вокруг Малкова беспрестанно и упорно, выключателем не щелкнешь, не уберешь. Хорошо, июнь, в июне они хоть и назойливые, но ещё не злые, не кусают.