Брошенный мир: Пробуждение (книга первая) - стр. 1

Мы не видели своих создателей и не знаем, откуда они. Мы вообще толком ничего не знаем. Двадцать четыре года назад проснулся первый из нас, а затем и остальные семь тысяч. Мы уже второе поколение, что живет на этой земле и не знает подробностей.

Тот мир, что был доверен нам, имеет очень мало цветов, и главный его – серый. Мы видим серый на этой планете везде за пределами нашей станции. Мы можем свободно дышать, только находясь на самой станции, и даже способность нормально ходить есть у нас тоже только на нашей станции. А за ее пределами мы погибнем без скафандров, а наша способность передвигаться превращается в легкие прыжки по поверхности.

Тот, кто оставил нам все это, даже не позаботился о том, чтобы рассказать, что мы все делали там, и в чем наша задача. Не говоря уж про то, чтобы объяснить нам, почему с нами так жестоко обошлись – оставили одних без права жить полноценной жизнью.

Сейчас нами правит организованный нами самими Верховный Совет старейшин. Когда-то вначале всё решал общий сход, но очень быстро поняли, что это неэффективно, и вызывает больше обсуждений, чем практической пользы.

В главной столовой, в которой сейчас обедала Натали, было весьма просторно, в отличие от большинства других помещений нашего большого общего дома – Апполло-24. Так, мы его называем, ведь это слово написано буквально везде – на гермодверях, в заголовках информационных досок, посуде, одежде и внешней обшивке. Мы все совершенно точно знаем, что наша станция называется именно так. И это название надоело нам настолько, что уже на первой одежде, которую мы стали делать сами, а не доставать со складов, мы писали что угодно другое или ничего, лишь бы не писать это вездесущее Апполло-24, значение которого никому не было известно неизвестно.

На тарелке у Натали лежала синтетическая каша и две сосиски. Несмотря на достаточно скромный внешний вид, эта еда казалась ей весьма вкусной, причем от начала и до пресыщения – явный признак того, что аппетит вызывает не только голод, но и сама еда. Всегда хочется сходить и попросить на раздаче добавки, но все мы знаем, что она нам не положена – каждому из нас утверждённым Советом Старейшин решением назначена выверенная порция.

Об этом, конечно, шли отдельные разговоры. Ведь никто из нас не видел, что было бы, если бы мы ели не столько, сколько нам разрешают. У нас был случай, когда три года назад один из нас Уайатт Мэверик потерял родного человека – после нескольких дней странной горячки один из проснувшихся двадцать четыре года назад скоропостижно умер. Горе было таково, что Уайатт перестал есть, и несмотря на уговоры администрации, друзей и даже нескольких членов Совета, продолжал это в течение почти недели, пока не свалился в обморок. Он и до этого выглядел не очень здорово, но перестав получать пищу, стал бледнеть, терять силы и спать дольше обычного. Таким образом, мы узнали, что может быть с нами, если мы перестанем есть – будем бледными, без сил и падать в обморок. Некоторые предполагали обратное в том случае, если мы будем есть больше дозволенного – становиться красными, могучими и с бессонницей. Картина не многим лучше. А раз так, то лучше и послушаться в очередной раз старейшин – раз они первые проснулись, так им и видней.

За стол к Натали подсел Тейлор из отдела добычи, парень на 3 года младше Натали – сейчас ей было тридцать два, и она, как и он, была из того поколения, что проснулась ребенком. Он уже давно клеился к ней, и как-то она даже слышала, что он восторгался её грудью, называя её «упругими шарами», которые бы он с радостью потискал. Про свою фигуру она была наслышана не мало, и сама прекрасно знала, сколько желаний вызывает у мужчин, проходя мимо – формы её груди и бёдер комбинезон облегал очень плотно, и даже несмотря на то, что местами ей было тесновато, она и не думала что-то менять в размере одежды. Ей очень нравилось, что она вызывает такое вожделение окружающих, хотя именно Тейлор её совсем не привлекал. Уж слишком он напирал вечно, а такое, как всегда, только отталкивает. При том, что как собеседник он был очень даже ничего.