Брокингемская история. Том 4 - стр. 2

– Да вы хоть знаете, кто это оказался? – шеф в отчаянии схватился за голову, – Какой-то знаменитый писатель и общественный деятель, член нескольких философских обществ и всего такого прочего! Он уже пообещал устроить по поводу своего задержания полномасштабную фикцию протеста… то есть, функцию протеста…

– По всей вероятности, речь идёт об акции протеста, – пришёл к начальнику на выручку Доддс.

– В сегодняшних утренних газетах уже напечатано его интервью, – продолжал сокрушаться шеф, – Этот гаврик утверждает, что вы с Личем якобы сцапали его в парке отдыха среди бела дня, когда он сидел на скамейке и размышлял о своих философских проблемах. Вы будто бы затащили его в кусты и выгребли из его карманов все деньги, какие только там нашли…

– Снова преувеличение! – не смог смолчать Маклуски, – Мы вытащили у него из карманов лишь те деньги и документы, которые он перед этим у меня похитил, а всё остальное запихнули ему обратно в те же самые карманы.

– Он говорит, что вы с Личем якобы расправились с ним из хулиганских побуждений и из личной неприязни, – не унимался шеф, – а найденный при нём бумажник будто бы был нарочно запихнут ему в карман вами же самими.

– Это – всего лишь половина правды, – не дал себя в обиду Доддс, – Лич обнаружил бумажник Маклуски при первичном досмотре задержанного. После этого он засунул бумажник назад, позвал понятых и повторно обнаружил бумажник уже в их присутствии… Собственно, а как иначе он должен был поступить? Проводить первичный досмотр сразу при понятых? Но вдруг никакого чужого бумажника у Брауна не было бы выявлено? (Допустим, он уже успел бы выкинуть его в какой-нибудь мусорный ящик по дороге до первого поста.) И что бы тогда подумали эти понятые про нашу доблестную полицию? Они бы наверняка решили, что правоохранительные органы хватают без разбора всех честных граждан подряд и сами не знают, в чём бы их ещё обвинить…

– Со стороны всё именно так и выглядит, – согласился шеф, – Этот философ прямо так и заявил: Наша доблестная полиция озабочена только тем, как бы потуже набить свой карман!

– В известной степени это утверждение справедливо, – вынужден был признать Маклуски, – Нашей конечной целью было вернуть в мой карман то, что было из него похищено этим философствующим субъектом – то есть, грубо говоря, снова набить его (карман) прежним содержимым… С этой точки зрения Браун прав – нас действительно волнует содержимое собственных карманов. (Мы же всё-таки не философы, которых волнует содержимое чужих!)

– А представляете, какой вид был у меня сегодня утром, когда я явился к Директору для еженедельного доклада и узнал о ваших проделках? – припомнил недавние обиды шеф, – Сперва я подумал, что это – какое-то недоразумение. Я был уверен, что вчера вас вообще не было в Лондоне. Но мне предъявили докладную записку из ВОХР, где ваши с Личем фамилии были указаны чёрным по белому… – он закончил метаться по кабинету и устало уселся обратно в кресло, по ту сторону своего стола, – Директор саркастически ухмыльнулся и сказал: "Да вы, оказывается, даже не знаете, в каком городе находятся ваши собственные подчинённые!" И он влепил мне такой нагоняй, что у меня до сих пор болит одно место… Я имею в виду голову, – уточнил он на всякий случай, опасаясь быть неверно понятым, – Доддс-Маклуски, моё терпение – на исходе! – он в порыве чувств двинул кулаком по крышке стола, за которым сидел, – Вы влипаете во все скандалы, какие только есть на свете, и по полдня добираетесь до рабочего места! Более того, вы даже не удосужились известить начальника о своём возвращении из командировки… Это не укладывается ни в какие нормативы приличий!