Бренная любовь - стр. 29

… или в том… да в любом из этих нарядов. Украдкой осмотревшись по сторонам, он подался вперед и зарылся лицом в пышную массу. Внутри зашевелилось первобытное сексуальное влечение, какое он испытывал в детстве, открывая ящик с маминым бельем и погружая руки в шелковые чулки и пояса.

Конечно, у его матери не было кожаного бюстгальтера с меховой подкладкой. И ни одна мамина вещь не источала таких ароматов – опиума, кожи, воска, мускуса и водорослей. Дэниел раздвинул платья: хотелось посмотреть, сколько в шкафу места.

Он оказался огромным. Свет, лившийся сквозь витражные окна, озарял все соборным сиянием; Дэниел разглядел в глубине еще несколько полок и, кажется, стеклянные шары на полу. Их округлые бока светились изнутри красным, фиолетовым и синим, и по неизвестной причине зрелище это показалось ему даже пленительнее, чем причудливо-кондитерские наряды. Дэниел еще раз осмотрелся и шагнул внутрь.

Секунду он постоял на одной ноге, проверяя, выдержит ли шкаф его вес. Судя по всему, тот был сработан из массива дуба: доски даже не скрипнули, когда Дэниел сделал еще один шаг вперед, склонив голову и продираясь сквозь платья, норовившие зацепить его рукавами. Он убедился, что дверца осталась приоткрытой – в детстве все же правильные книги читал, – и уже потянулся за стеклянным шаром на полу, как вдруг заслышал на лестнице чьи-то шаги.

– Черт!.. – выдохнул он, судорожно озираясь и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за струистым шифоном с персиковым ароматом.

Если это Сира, она сразу решит, что он – латентный фетишист, и будет озадачена: почему он никогда ей в этом не признавался? Если Ник…

Он втянул воздух сквозь зубы: если это Ник, придется срочно уезжать из страны. Не высовываясь из-за платьев, он стал лихорадочно соображать, как объясниться…

И тут до него дошло: не надо объясняться! Надо просто выскочить из шкафа с криком «Бу!» и притвориться, что спрятался здесь шутки ради. Сира будет раздосадована, Ник обзовет его круглым идиотом, но это несмертельно. По стене лестничной площадки мелькнула тень; Дэниел выдохнул, готовясь к прыжку…

Однако это оказались не Сира и не Ник, а незнакомая женщина. Высокая, атлетически сложенная, длинноногая, в узких черных джинсах, потертых бордовых казаках с вставками из змеиной кожи и темно-синей бархатной тунике, затканной серебряными узорами. Ее запястья были унизаны тяжелыми серебряными браслетами с сердоликом, бирюзой и нефритом, каштановые волосы собраны в свободную, наполовину распустившуюся французскую косу. Шея длинная, но не тонкая, а мощная, как дорическая колонна; Дэниел никогда не видел у женщин такой шеи. Лицо незнакомки было точеное, с крупными, даже мужественными чертами – высокие скулы, широкие черные брови, большой алый рот, – но все вместе они рождали красоту, какую Дэниел встречал лишь на полотнах художников, притом не современных. Перед глазами невольно вставали образы Миши, Джейн Берден и Лиззи Сиддал, женщин, которые были слишком велики для своего мира: заточить их в клеть из дерева и холста удавалось лишь путем масштабирования.