Бренная любовь - стр. 24
– Один фунт, милый, благодарю! – пропела она, поворачиваясь к следующему покупателю.
За столиком в «Кэмден-китчен» Ник извлек из кармана перочинный нож.
– Ну, посмотрим, что у них внутри, – сказал он, затем аккуратно снял с граната обертку и разрезал алый шар пополам. – Хм, надо же! Выглядит в точности как… гранат!
Дэниел взял свою половинку и ложкой выгреб десяток зерен-самоцветов себе в ладонь. Задумчиво пожевал их, объявил: «Пожалуй, с кофе это лучше не есть» и сложил косточки в пепельницу.
Они позавтракали: Ник ел колбаски, пюре и печеные помидоры, Дэниел – киш с фетой и оливками. После еды Ник взял пинту пива. Дэниел выпил стакан газированной воды и вновь попробовал гранат.
– Знаешь, он все больше мне нравится. Видимо, вхожу во вкус.
– Смотри, чтоб ты не понравился ему!
Ник насадил остаток колбаски на острие перочинного ножа и стал медленно есть. Его друг на противоположном конце стола раскрыл блокнот и скорбно уставился на страницу, исписанную убористым квадратным почерком.
Дэниел был долговяз и имел весьма цветущий вид: чистая кожа, большие влажные глаза оловянного цвета, крупный скривленный рот, венчик русых волос вокруг головы. Сам он считал себя циником наподобие Гамлета или, быть может, Бенедикта; на деле же он был скорее Виолой, скрывавшей горячее сердце под тщательно подобранным мужским платьем. Приехав в Лондон, он сменил привычные полосатые сорочки, вельветовые брюки и твидовые пиджаки на рубахи в огурцах и просторные льняные штаны, винтажную кожаную дубленку и тяжелые войлочные сабо. Единственной его уступкой своему прежнему «я» были баснословно дорогие очки в черепаховой оправе (причем не абы какой, а из панциря черепахи, выращенной специально для этих целей на лицензированной ферме). Пестрый наряд был ему к лицу: никакой он не пресыщенный жизнью журналист, а странствующий рыцарь, мечтатель с ясным взором, ошеломленный блеском Старого Света.
Ник был прямой противоположностью Дэниела: лет на десять старше, невысокий, сухощавый и смуглый. Вечно обращенный к небу взгляд Ника, казалось, видел то, чего Дэниел не видел – и совершенно точно видеть не хотел. Он заплетал седые волосы в тугую косу, носил острую бородку и тяжелые золотые кольца в ушах. Пальцы у него были черные, в мозолях от постоянной игры на гитаре. Тридцать лет веселой жизни в Лондоне не смягчили ни его акцента жителя центральных графств, ни классовой ненависти, сочившейся из всех песен, которые он играл последнюю четверть века – например из кавер-версий на «Тяжелые времена» и «Джона Ячменное Зерно» (именно его усилиями они стали частью постоянного репертуара таких клубов и концертных залов, как «Средиземье» в Ковент-гарден и «Дингуоллс» в Кэмден-тауне). «Человек-бомба» – так назывался его первый сольный альбом; прозвище закрепилось, и он не отказался от него даже в первые робкие, прекраснодушные годы нового миллениума. Сухощавое лицо Ника было древесно-коричневым, в тонких морщинах от частого смеха и слепящего света софитов; даже по городским улицам он крался по-лисьи, словно всегда находился за кулисами сцены, которой никто, кроме него, не видел.