Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2 - стр. 53

На берегу (Фрагмент)

О, эти два холма! Как горна полыхание,

     Меня бросало в жар их нежное дыханье,

     Меня безжалостно по сердцу бил валек!

     Насмешки полный взгляд отталкивал и влек,

     А тело влажное, сверкая белизною,

     К лобзаньям звало рот, приманивало взор.

     Я, оробев, молчал. Но, сжалясь надо мною,

     Плутовка первая вступила в разговор.

     Я слушал речь ее, но слышал только звуки,

     Я страстно пожирал глазами эту грудь,

     Я силился в разрез поглубже заглянуть,

     Пылал и холодел, испытывая муки.

     Она пошла, шепнув: «Когда настанет ночь,

     Я буду ждать тебя за рощей у оврага!»

     И все ушло за ней, вся жизнь умчалась прочь,

     Как испаряется предутренняя влага.

     Но все ж я ликовал; волнуя и пьяня,

     В моей душе любовь, как бездна, разверзалась;

     Уже бледнел и гас прощальный отблеск дня,

     И ночь, грядущая зарею мне казалась!

     Когда я подходил, она стояла там.

     Я кинулся, упал без слов к ее ногам,

     Обвил ее, привлек, лаская грудь рукою;

     Внезапно вырвавшись, помчалась прочь она

     По лугу, где лила молочный свет луна,

     Но зацепилась вдруг за низкий куст ногою,

     И я догнал ее, и жадно к ней приник,

     И стиснул гибкий стан, и, хищный, опьянелый,

     Унес ее к реке, в береговой тростник…

     Она, кого я знал бесстыдной, наглой, смелой,

     Дрожа, заплакала, испуганна, бледна;

     Меж тем моя душа была опьянена

     Той силой, что ее бессилье источало.

     Кто может разгадать волшебное начало,

     Кипящее в мужской крови в любовный час?

     От месяца легло сияние на нас.

     Лягушки в камышах, о чем-то споря бурно,

     На сотню голосов шумиху завели.

     Проснулся перепел и закричал вдали;

     И, словно первый звук любовного ноктюрна,

     Пустила птица трель – еще неясный зов.

     А воздух полон был истомы, упоенья,

     Лобзаний, шепота, призывного томленья,

     И неги чувственной, и страстных голосов,

     Перекликавшихся и певших в хоре дружном.

     Я чуял эту страсть и в знойном ветре южном,

     И думал: «Сколько нас в часы июньских чар,

     Животных и людей, которых ночью жгучей

     На поиски повлек неутолимый жар

     И, тело к телу, сплел инстинкт любви могучий!»

     И я хотел их слить в себе, в себе одном.

     Она дрожала вся; я воспаленным ртом

     Прильнул к ее рукам, струившим ароматы, —

     То запах тмина был, живой бальзам полей;

     У девственной груди был привкус горьковатый, —

     Таков миндаль и лавр, иль таково, верней,

     Парное молоко козы высокогорной;

     Я силой губы взял, смеясь над непокорной,