Брачная ночь - стр. 40
– Флисс, успокойся! Остынь, ладно? – Неспешный и мягкий манчестерский выговор Барнаби действует на меня успокаивающе, хотя в большинстве случаев мне хочется, чтобы он говорил побыстрее. Это тем более актуально, что я плачу ему почасовой гонорар – и отнюдь не по самой низкой ставке. – Не беспокойся, мы во всем разберемся, все решим.
– Если бы ты знал, как он мне надоел!
– Я тебя хорошо понимаю, и все равно мне кажется, ты напрасно переживаешь. Постарайся не думать о том, что случилось, хорошо?
Он что, издевается?
– Я все записала, – говорю я. – Все, что он сделал. Я могу прислать тебе файл по электронной почте. – Я машинально нащупываю на шее карту памяти. – Хочешь, я сделаю это прямо сейчас?
– Я уже говорил тебе, нет никакого смысла записывать каждую мелочь, которая кажется тебе нарушением существующих договоренностей.
– Но я хочу… хочу, чтобы у нас были основания обвинить его в неподобающем поведении и злоупотреблении своими правами. Если собрать все материалы вместе, судья наверняка поймет, какая он эгоистичная свинья, и тогда…
– Судья уже знает, что представляет собой твой Дэниел.
– Во-первых, он давно не мой. Во-вторых…
– Флисс… – Барнаби тяжело вздыхает. – У тебя типичный случай Разводной Горячки. Помнишь, что я говорил тебе об этой болезни?
Я отвечаю не сразу. Барнаби хорошо меня изучил. Порой он буквально читает мои мысли, и мне это не всегда нравится. Когда-то мы вместе учились в колледже, и хотя его услуги – даже с учетом скидки, которую он сделал мне по старой дружбе, – обходятся мне очень и очень недешево, я ни разу не задумалась о том, чтобы обратиться к кому-то другому. Сейчас он ждет ответа – словно учитель, задавший школьнику какой-то очень простой вопрос, и я просто не могу его подвести.
– Разводная Горячка сопровождается бредом и видениями, которые не имеют никакого отношения к реальности, – отбарабаниваю я.
– Никакого отношения к реальности, – с нажимом повторяет Барнаби. – Это означает, что ни один судья не станет зачитывать в суде двухсотстраничный перечень проступков Дэниела, а зрители не станут свистеть, улюлюкать и показывать пальцами на твоего бывшего. И ни один судья не скажет: «Миссис Грейвени, вы – святая, а ваш муж – просто презренный негодяй и мерзавец, и на этом основании я готов признать законными все ваши претензии».
Я невольно краснею, потому что именно о чем-то в этом роде я мечтала. Только в моем воображении толпа не только тыкала в Дэниела пальцами, но и швыряла в него гнилыми помидорами.
– С другой стороны, Дэниел никогда не призна́ет, что был не прав, – безжалостно продолжает Барнаби. – Он не встанет перед судьей на колени и не скажет со слезами на глазах: «Дорогая Флисс, прости меня, пожалуйста!» И ни одна газета не поместит отчет о твоем разводе под заголовком: «Самый дерьмовый в мире муж признал свою дерьмовость в суде».