Божинский Франкенштейн - стр. 6

– Это спорный вопрос, почтенный Меир-Ицхак, – заметил молчавший до сих пор Шломо.

– Не уводи в сторону, Шломо, – сказал раби Яков, – пожалуйста, продолжай, Меир-Ицхак.

– Давид очаровался Батшевой, – сообщил рассказчик, – а что она сама думала о нем, нам не ведомо. Как бы там ни было, но Давид возжелал мужнюю жену. Поначалу он жестоко загнал в самую глубину сердца нечестивые мысли и ничего не предпринимал. Но вот, как на грех, случилась срочная надобность уладить важные дела в далекой столице. Для свершения миссии Давид не мог найти лучшего исполнителя, чем Урия. И он отправил молодожена в трудный путь.

– Выбор пал на Урию случайным образом? – поинтересовался Шмулик.

– Спроси, лучше у Шломо, что он думает об этом, – ответил Меир-Ицхак, – я же уведомляю вас, хасиды, что случилась мерзость между Давидом и Батшевой, опять же не про нас с вами будь сказано.

– Не удивлюсь, если далее мы услышим, что в пути случилась беда с Урией, и он погиб и не вернулся в Добров, – с улыбкой заметил Шломо.

– Мне нечем тебя удивить, Шломо, – сказал Меир-Ицхак, – именно так и случилось, как ты предположил – умер и не вернулся Урия. Да только дело-то не так просто. Надо заметить, что не было у Урии братьев, и никто не мог продолжить род его, женившись на Батшеве.

– Целых полтора года не приходили вести о пропавшем, – добавил рассказчик, – наконец, узнали в Доброве, что Урия попал в плен к разбойникам, и они убили его. Тем временем, пока тянулось соломенное вдовство Батшевы, она трудилась у Давида заместо мужа. Вскоре после того, как дошло до города печальное известие, стал округляться у Батшевы живот. Честный Давид немедленно взял в жены свою работницу, и та родила дочь.

– Что случилось четверть века тому назад, то быльем поросло, – глубокомысленно заметил Шмулик.

– Ошибаешься, мой юный друг, – возразил раби Меир-Ицхак, – страдал и страдает Давид. Он кается в свершенных грехах, а судьба не щадит его. Дочь засиделась в девушках, да, видно, так и не выйдет замуж дитя порока – никому не нужна такая жена. Других детей не родили Давид и Батшева, и не видать им внуков. Благородные наши обыватели неохотно ведут дела с преступившим Заповеди, и уж не так богат Давид, как в дни молодости. Кары, что свалились на голову его – честно заслужены им.

– Нет ли у него других несчастий? – поинтересовался Шломо.

– Есть! – воскликнул рассказчик, – те бедствия, что претерпевает Давид на виду у всех – ничто, в сравнении с горем, спрятанным в сердце его. Он винит себя в смерти Урии. Он истинно покаялся, но знает, что никогда не вернется к нему душевный покой, которого он вожделеет, и Урия тоже не вернется. Давид проклинает минуту, породившую в голове его негодную мысль, и клянет грешные дни, когда уступал зуду грязной похоти. “Я хотел бы прожить свою жизнь иначе, да разве возможно это?” – так сказал он мне однажды, и слезы покатились из глаз его.