Боже мой, какая прелесть! - стр. 25
Меня пацаненок разглядывал так, словно на улицу я вышла не в пеньюаре, а с голой грудью и в юбочке из пальмовых листьев.
Независимо вскинув подбородок, я повернулась к мальчикам спиной и увидела, что из щели для почтового ящика торчит длинная роза, желтая с красным кантом по кончикам лепестков.
И эта роза была сигналом.
Я вытянула ее из прорези в калитке, вернулась во двор и, открыв почтовый ящик, нисколько не удивилась, обнаружив в нем тяжелый конверт, где сквозь бумагу прощупывались ключи на брелке автомобильной сигнализации. Там же лежала доверенность на управление «ягуаром», документы и записка с вложенной в нее сотней долларов.
«Милая Сашенька, – значилось в послании, – простите, что не смог выполнить свое обещание и заправить бак машины. Я просто не успел. Проспал. Оставляю вам деньги, надеюсь, на бензин хватит. Всего хорошего, всегда ваш друг, Анатолий Коновалов».
Обмахиваясь розой, я дважды прочитала письмо.
Не успел, значит. Подсунул розу со своего огорода и дал взятку – сто баксов и «ягуар» во временное пользование.
Не знаю почему, но одинокий портрет американца Франклина меня разозлил. Причем злость эту я старательно культивировала, удабривала и окучивала. Растила то есть. Подпитывала изнутри и умоляла не завянуть.
Не успел, значит. Сунул в конверт портрет мужика с бабской прической и думал – рот заткнул. Сотней и ремонтом им же разбитой машины…
Ну уж нет! Дешево не отделаешься!
Стиснув в кулаке Франклина, я потопала к крыльцу, продолжая яровизацию зерен благородной злости и окультуривая их до праведного негодования.
Получалось хорошо. Еще немного, злость даст всходы, заколосится, и к вечеру я соберу урожай. Прокачусь на машине под порывами ветра – часиков в девять, когда спадет жара и трасса освободится от транспорта для черепах, – надышусь им вволю и, став дерзкой, явлюсь к соседу за жирным куском.
Мне в спину пропела мелодия дверного звонка, я круто развернулась и, почему-то ожидая увидеть на улице Коновалова, резко распахнула калитку.
За дверью стоял мальчик. В пыльной бейсболке, с рюкзачком за спиной.
Все еще накрученная яровизированной злостью, спросила довольно грубо:
– Тебе чего?
Мальчик смотрел в упор. Как будто был мне не по грудь, а вровень.
– Поговорить, – сказал он тихо, но с напором. Я вскинула голову:
– О чем?
– Ты, что ли, Саша Пряхина?
– Ну я.
– Поговорить можем?
– О чем?
– Не здесь, – сказал мальчик и посмотрел че рез мое плечо во двор.
Я пропустила ребенка – лет одиннадцать– двенадцать – мимо себя и выглянула на улицу, в принципе ожидая увидеть компанию попрошаек возрастом постарше.