Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - стр. 67

– Об том, господине, мог бы и не говорить. Язм свое дело знаю!

– Ну, тогда – с Богом. Колпаки не забудьте.

Павел лично проследил, чтоб всего люди натянули на головы колпаки с прорезями для глаз – его собственная задумка: и страшнее, и предъявы потом некому кидать. Поди знай – что за люди? Ну, догадается, конечно, боярин – не совсем уж дурак. И пусть догадается… а догадки-то к делу не пришьешь. На кого потом Всеволоду-князю жаловаться?

– Ну, давай, Охрятко… Помни, не просто так стараешься – белок за дело получишь изрядно.

– То б и не худо! – обрадованно отозвался рыжий.

Белок… На Руси в тот момент стоял, говоря археологическим языком – безмонетный период. Своих монет не чеканили – либо чеканили, да археологам они что-то не попадались. Основная денежная единица – гривна – брусок в двести граммов серебра, а вот вместо мелких денег использовали беличьи шкурки, бусины, кольца, византийские монетки медные.

Чу! За плетнем едва залаял и тут же ласково заскулил пес. Охрятко свое дело сделал.

– Давайте к боярину, – шепотом приказал Павел. – А старушкой-вдовицей я чуть попозже займусь, не попрется же она сразу с квасом.

Сноровисто перемахнув через ограду, «дружинники» прошмыгнули к бане, располагавшейся на самых задворках, за навозною кучею. Запах кругом стоял тот еще – ядреный, хоть носки вешай… сквозь неплотно прикрытую дверь в баньке слышались приглушенные голоса, один – басовитый, уверенный в себе – боярина, другой – тоненький, слабый – слуги:

– Ай, батюшко, может, еще веников из амбара принесть?

– Дак принеси! Чего ж ты раньше-то… черт!

Распахнув – такое впечатление – головой – низенькую банную дверцу, на улицу пулей вылетел тщедушный слуга. Не удержался на ногах, грохнулся едва ль не в навозную кучу, тут же и вскочил, бросился к маячившему невдалеке амбару.

– Там его и придержите.

Послав парней, Ремезов поправил натянутый на голову колпак и рванул дверь.

Следом сразу же ломанулись остальные, в числе первых – здоровяга Неждан. Так приложил в лоб дернувшемуся было боярину, что тот от удара запрокинулся наземь.

– Тихо ты, не пришиби! – озаботился Павел.

Кто-то из парней припал к боярской груди:

– Не, господине, не пришиб. Сердце то бьется.

– Ну, так раскладывайте его на лавке. Плети-то припасли?

– Обижаешь, господине.

Предбанник у вдовицы оказался просторным – со столом, с лавками – видать, когда-то любили тут сиживать, мед-брагу-пиво пить.

Плеснули боярину на лицо водицы, тут де и разложили – Окулко-кат приосанился, да со свистом плетью по толстому заду – жмых!

– Ой, ой! Помогите! – заверещал прощелыга Телятников. – Как, черти, посмели?! Да я вас…