Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - стр. 56
– Девки песни поют складно.
– Песни – это одно, батюшка-боярин про музыку спрашивает.
– Так скоморохов пригласить!
– Ага, скоморохов – потом всей деревней грехи отмаливать.
– Да что, у нас своих, что ль не найдется?! – опершись руками на стол, громко спросил Ремезов. – Гудошников, свирельников… никто не играет?
– На свирели-то? – оживился тиун. – Есть, есть, пастушата… правда, малы еще…
– Ничего, поиграют.
– И еще один человек есть, – затянув пояс, поднялся с лавки Демьян. – Я как-то слышал… очень хорошо на гуслях играет – любо-дорого. Ноги сами собой в пляс идут.
– Это кто ж такой? – удивленно зашептались собравшиеся. – С выселок кто-то, верно. Что-то мы не слыхали. Да ты не томи, Демьянко, коль начал, так уж говори.
– Все вы его хорошо знаете, – парнишка откинул упавшую на лоб челку. – Это Окулко-кат.
Мертвая тишина вдруг повисла в горнице, и снова стал слышен шум дождя – кап-кап, кап-кап, кап…
Окулко-кат – музыкант? На гуслях играет? Это ж все равно, как… ренегат Каутский вступил бы в партию большевиков! Нет… Если б «Роллинг Стоунз» пригласили солистом Хампердинка! Или Далида подалась бы в монашки…
– Да разве Окулко-кат…
Ремезов улыбнулся:
– А вот мы его сейчас позовем и послушаем. Демьянко, сбегай-ка.
– Посейчас, господине.
Отрок тут же вскинулся, распахнул дверь, запустив в жарко натопленную горницу запах сырости и мелкую нудную морось.
– Я сейчас, я быстро!
Палач явился на зов тот час же, уже с гуслями под мышкой. Поклонившись боярину и собравшимся, важно уселся на лавку, бережно пристроив на коленях свой инструмент.
– Ну, друг Окулко, играй! – махнул рукой Павел.
Кат не заставил себя долго упрашивать, мазнул по струнам, заиграл, все громче, все веселее – у всех словно мурашки пробежали по коже, ну, до чего ж хорошо, благостно! Вот она, музыка!
А палач уже ногой в такт притоптывал, мало того – запел неожиданно недурным баритоном:
Ай ты, гой еси, чудище поганое!
Поганой-препоганое, оп-па!
А я парень простой – зовусь Садко!
– Парень простой! – захлопав в ладоши, подхватили собравшиеся. – Зовусь Садко!
Так вот, речитативом и пели:
– Па-рень про-стой… зо-вусь Сад-ко… – Рэперы хреновы.
Но ничего не скажешь – весело выходило, складно.
– Благодарствую тебе, Окулко-друже, – сложив руки крестом – мол, хватит пока – довольно промолвил боярин. – Вот это я понимаю! А вы говорили – музыкантов нет? Вона как! Хоть сейчас на конкурс революционных песен.
Покров Пресвятой Богородицы недаром считался великим праздником – ночью грянули заморозки, а утром выглянуло солнышко, ласковое, яркое, почти что летнее. Быстро растаяла появившаяся было изморозь, а после обеда и совсем уж разжарило, градусов, по прикидкам Ремезова, до пятнадцати, а то и больше. Хоть и считалось по народным поверьям на Покров до обеда осень, а после обеда зима, а вот вам – пришло-таки бабье лето, тихое, спокойное, солнечное, с золотыми, лениво кружащими, листьями, с последними птичьими стаями, с тоненькими серебряными паутинками в прозрачно-голубом небе.