Босс, снимите с нас наручники! - стр. 8

Пахнет аферой.

– Вы же меня не изнасилуете? – тихонько спрашиваю. Дура ты, Альбина. Раз спрашиваешь это только сейчас!

– Как только появится возможность, дам тебе пинок под зад, – зло чеканит, даря мне маленькую надежду на спасение.

– Вы попробуете снять наручники?

– Да. Распилю их нахрен. Или разрублю.

Почему в голове у меня совсем не распил железа? А моей руки?

Он же из мафии! А они там все кровожадные. И такими методами пользуются…

Да какой там!

Он сейчас отведёт меня в свою лачугу, пристанище маньяка, а потом разберет на органы.

Мамочки…

Дёргаю рукой и слышу злостное шипение. Мужская ладонь соскальзывает, и я чуть не падаю, вновь грозясь придушить своего спасителя.

– Больная, сиди смирно.

– Мне страшно. Давайте на помощь позовём?

Будто он станет это делать!

– Ты меня боишься? – недоумённо выпаливает. – Это я тебя бояться должен. Ещё одно удушье, и ты потащишь за собой хладный труп.

Ой…

– Вдруг вы убийца? Живёте в стрёмном деревянном домике и…

Мы резко выходим из лесной чащи на пустую, вычищенную от сугробов территорию. Нет, всё в снегу, но не по колено.

Да это неважно!

Меня притащили к какой-то махине!

Это что? Коттедж? Огромный, роскошный, двухэтажный. Свет повсюду в окнах горит, гирлянды развешаны на крыше, дверях…

Это здесь вообще откуда? Или я в другом мире?

А если я сплю? Или потеряла сознание, когда в аварию попала? И до сих пор нахожусь в своей машине, а сама лежу в отрубе?

Вероятнее всего.

– Вы… – выдыхаю, всё ещё находясь под впечатлением.

– Без лишних вопросов.

Я замолкаю и мысленно прощаюсь с жизнью.

Точно из мафии. Такой же богатый, сухой и молчаливый.

Тьфу, теперь буду представлять его в шляпе, с сигарой во рту и итальянскими усиками!

О, нет.

Мужчина вовремя ставит меня на снег, возвращая мне ясный рассудок.

И я, выпрямившись, уже несусь в дом.

Нагло? Плевать. Я замёрзла, а ещё хочу писать. Мой мочевой пузырь вот-вот лопнет.

А вот мужчина не торопится. Вальяжно поднимается по ступенькам, снимая перчатки. Это хорошо, отпечатки пальцев оставит. Если только вдруг не решит дом потом сжечь.

– А можно побыстрее, я писать хочу, – кидаю ему претензию.

– Ты говорила только про телефон, – грубо, с недовольством кидает. – Про уборную речи не было.

– Жалко, что ли? – делаю милую моську, чуть не плача. Я же не издеваюсь над ним, а правда писать хочу…

Он, явно не обрадовавшийся тому, что в его золотой унитаз (а я уверена – он из чистого золота) будет писать кто-то помимо него, всё же холодно кидает:

– Только после того, как распилим наручники.

Одно движение, и я чуть не сваливаюсь с лестницы. Но ловлю равновесие, тихо ругаясь себе под нос.