Босс-предатель. (не) случайный кроха - стр. 2
— Зай, это было круто! — шепчет девушка, и мне с огромным трудом удается удержать себя от всхлипа.
— А то! — хмыкает он. — Столько не было! Я же не железный, чтобы столько без женщины, — пафосно заявляет он.
— Ой, не начинай! Мы с тобой позавчера виделись, — тянет девица со сладостными нотками в голосе. — И хорошо так повидались. У меня еще засосы не пропали, — противный смешок слетает с ее губ.
— О да!
— Твоя скоро вернется? — интересуется она, чмокнув его куда-то. Я не вижу и видеть этого не хочу. — У меняесть время принять душ?
— Думаю, часа через два приедет, — бросает Андрей. — Она обычно в это время приезжает. Мы еще успеем даже разок поразвлечься, — и вновь этот его хохот и очередная порция охов и вздохов.
Противно. Мерзко. Слизко. Хочется умыться. Наждачкой себя протереть. Чтобы ни одного атома измены на мне не осталось.
Не желая больше слушать их, разворачиваюсь и ухожу прочь. Без денег. Без вещей. С разбитым сердцем, которое кровит, будто после ножевой раны.
Благо у меня в пяти минутах отсюда бабушка с дедушкой живут. Я раньше с ними там жила, потом к Андрею переехала. Но моя комната в их доме все еще пустует. Бабушка ее прибирает, но ничего в ней не меняет.
Как добираюсь до их квартиры, даже не помню. Ни того, как спускалась по лестнице с семнадцатого этажа. Ни того, как иду по улице. Ни того, как поднимаюсь на лифте, на этаж бабушки с дедушкой.
Лишь…
— Лера, что с тобой? — испуганно восклицает бабушка, открыв мне дверь и быстро оценив мой внешний вид.
— Мне плохо, бабуль, — шепчу и падаю в ее теплые, успокаивающие объятия.
— Что случилось, девочка моя? — бабушка приобнимает меня за плечи и ведет на кухню. Усаживает на стул и идет ставить чайник. — Правда к чаю только масло и печенье, — виновато говорит, будто я могу сейчас развернуться и уйти.
Оглядываю ее, печально поджав губы.
Мне сейчас совершенно все равно на чай, лакомства и еду. Тошнит от всего мира. Хочется лечь в кровать и не двигаться, пока боль внутри сердца не пройдет.
Пока обида и боль не перестанут меня есть изнутри или съедят до такой степени, что я перестану что-либо чувствовать.
Но сказать такое бабуле, которая поднимала меня с трех лет. Которая волнуется обо мне больше, чем о себе. Которая последнее с себя снимет, чтобы мне отдать — я не могу.
Не имею права показывать, как мне плохо.
— Я просто чай буду, — говорю ей и прикрываю глаза.
Как он мог мне изменить? Зачем? Что я сделала не так? Я была хорошей женой, хозяйкой и другом ему. Во всем поддерживала, всегда старалась угодить во всем. Порой даже ломала себя под него.