Борн - стр. 34
– В общем и целом, – хихикнула я. – В реальном мире ты их почти не встретишь.
И тут же пожалела о своих словах, которыми дала Борну понять, что мирок Балконных Утесов – не реальный. Что мы живем в пузыре времени и пространства, который в любую минуту лопнет.
Выводила я его и наружу, на балкон, но с этим было сложнее, поскольку Борну для его же безопасности требовалась маскировка. Я отыскала шляпку с цветочками и побуревшим от засохшей крови пулевым отверстием. Прибавила большие «фирменные» солнечные очки. Что до одежды, выбирать пришлось между синей простыней и черным вечерним платьем, которое я раскопала в полузасыпанной квартире. Оно было изъедено молью и сильно выцвело, сделавшись, скорее, темно-серым, но я предпочла платье: во-первых, мне все равно некуда было его надевать, а во-вторых, оно оказалось велико на несколько размеров.
Борн перестроил тело, чтобы выглядеть постройнее, втянул кое-как «живот», после чего облачился в свой смешной наряд. Тем не менее сидел он на нем довольно неплохо. Только потом я сообразила, что Борн скопировал очертания своего тела с моего, и передо мною оказалось грубое зеленокожее подобие меня самой.
Однако Борн посчитал, что образ незавершен.
– Как насчет обуви? – спросил он, и я пожалела, что недавно произнесла при нем пафосный спич о важности пары крепких ботинок.
– Обувь тебе ни к чему. Никто твои ноги не увидит, – ответила я, подумав про себя, что его вообще никто не увидит.
– Обувь требуется всем, – сказал Борн, процитировав меня. – Решительно всем. Ты не разуваешься, даже когда спишь.
Это было правдой. Я так и не смогла отвыкнуть от ночевок под открытым небом. Когда спишь в каком-нибудь опасном месте, никогда не снимаешь обувь, на случай если у тебя окажется всего несколько секунд, чтобы собрать свои шмотки и удрать.
Борн без дураков захотел получить обувь. Чтобы, так сказать, закончить ансамбль. Так что я дала ему запасную пару ботинок, ту, в которых ходила в город.
Он устроил целый спектакль, отращивая себе «ногоступы» и вытягивая руки, чтобы натянуть обувь. Его кожа приобрела оттенок, похожий на мой. Из отверстия на верхушке, прикрытого шляпой, донесся приглушенный голос:
– Можно идти.
Если Борна волновал наряд, то меня – его сходство с человеком.
– Нет, пока ты не сделаешь себе рот, – ответила я. – И вообще лицо.
– Ой-ей! – воскликнул он, совершенно упустивший это обстоятельство.
В те дни он использовал это «ой-ей» всегда, когда понимал, что совершил глупость. А может быть, еще пытался потихоньку вредничать, исследуя понятие «упрямство» в полевых, как говорится, условиях, причем делая это совершенно очаровательно.