БорисЪ - стр. 9

Били и пытали не меня.

Страдал человек в соседствующей с моей камере.

Но от этого было еще страшнее.

Как может один человек выдержать такое?

Раз, другой, третий.

Почему он не умирает?

Почему он не теряет сознания?

Разве возможно столь долго терпеть?

Как не кончится этот крик?

Да сколько же его в человеке спрятано?

Я бегал по своей камере, стучал головой в стену, скрипел зубами, кроша их, я кусал губы и, казалось, медленно сходил с ума.

У меня самого набралось полное горло неорганизованного звериного крика, он только ждал сигнала, чтобы вырваться наружу и переполошить весь свет. Страх гулял где-то под моими ногами – это я ждал, что вот сей миг чья-то цепкая рука выскочит из расщелин пола, схватит меня за штанину, утянет и начнет так же беспощадно истязать.

В коридоре, напротив моей двери, включилась лампочка. Возле потолка над дверью забранное железными прутьями оконце в дверь шириной и в два кирпича высотой. Через эту дыру освещается моя камера.

После кромешной темноты и от этого скудного освещения стало громадно светло; даже самые дальние углы открылись.

И никого там нет.

И криков с ударами больше нет.

Умер человек?

Или паровой молот устал?

Железно громыхнули засовы, ударили шаги подкованных сапог по бетонке пола.

5

После недолгой паузы проснулся пустой голос.

– Ургеничус?!

– Чиво?

– Ты его не забил там случаем? – спросили насмешливо.

– Не-а! – ответили протяжно и презрительно. – Живучий, гад.

Жж-бам, – закрылась дверь. – Ш-ш-чёк, – встал на взвод засов.

– В ём жиру как в двухгодовалом борове, – делились открытием. – Пока до нужного места достучишься, весь потом изойдешь.

– Сказал что-нибудь?

– А мне зачем? – в словах неприкрытое удивление. – Я и не спрашивал.

– Дык, а это? – оторопело поперхнулся вопросом Пахом. – Чё ты тогда?..

– Завтре у его свиданка со следователем. Вот я и готовлю мясо к разговору.

Голоса сблизились и перестали надрываться.

– Думаешь, оклемается до утра? – высказал кусочек сочувствия Пахом.

– Утров на его жизни еще много будет, до какого-нить обязательно оклемается, – изобразил подобие смешка Ургеничус. – А и не оклемается, не велика нашему делу потеря.

– Так у тебя все, что ли, с этим?

– А чё, кто-то еще на очереди? – по-еврейски вопросом на вопрос отреагировал.

– Ну, есть.

– Энтот? – удар сапогом в мою дверь.

– Не-а, – лениво возразил, – напротив этого в журнале пока ничего не записано.

– А нам все равно, записано или нет, – он, гад, усмехается, а у меня по телу мурашки бегают. А ну и впрямь завалится, и что я ему скажу?

– Ну, дык, понятное дело.

– Я ополоснусь схожу.

– Ага, иди.