Борьба за Дарданеллы. Решающее сражение между Турцией и Антантой - стр. 7
И все же по крайней мере в одном отношении посол 1914 года отличался от своего коллеги сегодняшнего дня: он обладал большей властью и много большей свободой действий. Не так часто случалось, чтобы он оказывался в тени международных конференций, которые сейчас созываются каждую вторую неделю, а его работа не проверялась постоянно кабинетом министров и приезжими политиками с Родины. Для него могли готовить краткий обзор-анализ, но интерпретировал его посол сам. Дорога из Западной Европы до Турции занимала много времени, а приближающаяся война сделала Константинополь в два раза более удаленным. И в самом деле, посол мог каким-то жестом, каким-то решением, принятым его властью, изменить баланс событий, может быть, удержать Турцию или подтолкнуть ее на путь войны. Также надо сказать, что «восточность» Османской империи, ее различия в религии, традициях и культуре во многом тогда были преувеличены, нежели мы это представляем сегодня. Посольство становилось аванпостом, твердыней, действительно физически ощутимым символом места нации в мире. Оно должно быть большим – больше, насколько возможно, чем посольство любой из соперничающих стран, – а посол должен обладать качествами важной персоны. У него должны быть свой флаг, слуги в ливреях, своя яхта в Золотом Роге, а в дополнение к официальному дворцу в Константинополе – свое летнее посольство в Терапии. Все это натурально отдаляло дипломатов в Константинополе от Турции, и, несомненно, они чувствовали себя более по-домашнему, находясь друг у друга, чем общаясь с турками. Послы и их подчиненные часто встречались в международном клубе, и их отношение к туркам было главным образом таким, какого и следовало ожидать.
«Сэр Луи Маллет, британский посол, – говорит Моргентау, – был высоконравственным и воспитанным английским джентльменом. Бомпар, французский посол, был также приятным благородным французом, и оба отстранялись от участия в смертельных интригах, из которых состояла тогдашняя турецкая политика. Российский посол Гирс был гордым и презрительным дипломатом старого режима... Было очевидно, что эти три посла Антанты не считали режим Талаата и Энвера долговечным или особо стоящим их внимания».
В лагере союзников был еще один, весьма влиятельный человек. Это был драгоман британского посольства Фицморис. Т.И. Лоуренс встречал Фицмориса в Константинополе перед войной и написал о нем следующее:
«Послами были Лоутер (полнейшая никчемность) и Луи Маллет, который был весьма приятен и посылал правильные предупреждения о развитии обстановки. Во многом наша безрезультатность, считаю, была виной политического советника Фицмориса – проницательной личности и человека невероятной энергии. Полжизни Фицморис прожил в Турции и был официальным посредником между посольством и местными властями. Он знал все, и его боялись во всех уголках Турции. К несчастью, он был неистовым римским католиком и яро ненавидел масонов и евреев. Движение младотурок наполовину состояло из скрытых евреев и на девяносто пять процентов из масонов. Посему он рассматривал его как дьявольское и использовал все влияние Англии для поддержки непопулярного султана и его дворцовой клики. Фицморис был на самом деле неистовым... а его предрассудки полностью лишили его способности здраво мыслить. Однако его престиж был высок, и наши послы и персонал МИД склонялись перед ним, как кегли. Благодаря ему мы отвергали любой дружеский шаг со стороны младотурок».