Большие маленькие люди - стр. 22
– Ты… ты с ними заодно?! – я сделала шаг к Димке, решительный и злой. Решительность и злость – два качества, заслоняющие меня от мира железным щитом. Когда я злюсь, я чувствую себя огромной, непобедимой скалой, исполином, я чувствую всемогущество.
Исчезает спокойная Вероника, которая скупо выбирает слова в крайних случаях или молчит. Вероника, которая говорит дольше всех на свете, растворяется под натиском злости. Яростная Вероника не выбирает слов – они выбирают ее для достижения целей.
– Ты, жалкий слизняк, боишься костюмчик замарать, да?! Хочешь отсидеться?! Либо они – меня, либо я – их!!
– Хочешь, как Павлик? – Димка вдруг распрямился, спокойно и устало посмотрел мне прямо в глаза. – Хочешь, как он?! – Димка кивнул в сторону школьной лестницы. Оттуда сбегал Павлик, держа учебники в обеих руках, и размахивал книгами, как крыльями. Он выглядел полностью довольным.
Мы некоторое время молчали, стоя рядом и наблюдая за Павликом.
– Похоже, он счастлив, – заметила я не без зависти.
– Да, – отозвался Димка, отвечая то ли мне, то ли своим мыслям, и в этом «да» сквозило неверие.
Мы постояли еще немного, и пошли каждый своей дорогой.
10
В комнате брата гремела музыка, не давая мне сосредоточиться на домашнем задании. Я старалась не замечать тошнотворную попсу, но навязчивая мелодия липла, слова проникали в мысли. Я отбивалась от звуков, как от назойливых мух. Я боролась с натиском жалобно-слащавой песни, призывавшей любить до безумия и умереть в муках.
Мне осталось совсем немного, но тут какофония достигла невыносимого уровня. Брат запел куплет. Пел он ужасно, и мне необыкновенно повезло, что пение для него – большая редкость. Я скривилась, будто от несварения.
Как-то раз после двух часов пытки звуком я обнаружила, что начинаю потихоньку отбивать ритм ногой, еще через полчаса противной поп-группы – и я бы начала подпевать. Надо было срочно принимать меры. Картинка, в которой я в обнимку с братом подпеваю этой группе, вызывала ужас.
Однажды после особо жестокого вокала я попросила маму купить мне большие наушники, но она отказалась, потребовав, чтобы я «прекратила капризы и подумала, наконец, о других». Видимо, это значило не мешать ей удовлетворять собственные желания.
На звуках «ВОУ-ОУ» мое терпение лопнуло, я треснула ладонями по столу и направилась к брату. Я открыла дверь своей комнаты, но на пороге резко остановилась, вскрикнула от неожиданности и боли, схватив руку у локтя.
Кот набросился на меня, вцепился зубами и расцарапал кожу. Он сидел в засаде и охотился на меня.
У мохнатого гада была не обычная кличка, как у всех четвероногих. Его звали по имени, отчеству и фамилии – Виктор Степанович Черномор. Он устроил засаду на своем любимом месте – верхушке высокого кресла в коридоре как раз у двери моей комнаты. Эта черно-белая морда высиживала там часами, ожидая возможности наброситься сзади и погрызть мои пятки. Брат подобрал его котенком на улице, и, когда он подрос, открыл охоту на меня. Изредка кот позволял себя погладить, только брату разрешалось его тискать и мять, что было попросту опасно для остальных.