Больше никогда - стр. 1
1. Пролог
Я лежала на столе в форме креста. С крепко-накрепко привязанными руками. Хотелось бы сказать, что думала о хорошем. Но на самом деле я уже почти ни о чем не думала. Валялась в полузабытье, хоть и под всего лишь спинальной анестезией. Я не ела, не пила и не спала больше, чем двое суток.
«Не может быть, - несколько часов назад уверенно сказала мне соседка по родзалу, случайно наткнувшаяся на меня в душевой кабинке в общем, настежь раскрытом санузле. – Больше суток тут никого не держат».
Да, я тоже так думала. В понедельник. А сегодня уже среда. Кажется. Или четверг? Последние дни как в тумане. Помню, как во вторник утром, на осмотре, врач сказала, что раскрытия еще нет. Предложила дедовский метод: клизму. За ночь, проведенную верхом на фитболе в компании со схватками и тихо постанывающими соседками по палате, я успела избавиться от стеснительности и согласилась: что угодно, только пусть все это скорее закончится.
Меня спустили на лифте вниз, провели процедуру и деликатно оставили наедине с унитазом. Ненадолго «дедовский метод» действительно помог: вслед за спазмами пищеварительной системы схватки тоже решили пойти в атаку. Жесть. Другого слова не подберешь.
Выползла из санузла я едва ли не на четвереньках, дрожащими пальцами цепляясь за косяк. Думала, сдохну прямо там, недалеко от приемной, где томилась новоприбывшая парочка: молоденькая девчонка и ее парень. Оба были уже в халатиках: она – в домашнем, он – в одноразовом медицинском. Партнерские роды, все ясно. А мой партнер, наверное, уже кувыркается где-то со своей блондинистой пассией. Сволочь.
Спустя некоторое время выяснилось, что и «дедовский метод» не помог. Схватки продолжали идти, а раскрытия не было.
- Ну что ж. Придется отправить тебя наверх, - сказала врач на очередном осмотре, продолжая ощупывать меня изнутри в надежде пусть и не найти окошечко, так хоть растревожить непослушную мышцу.
После осмотров боль всегда усиливалась, и, подписывая документы, я настолько ничего не соображала от боли, что даже не поняла, куда и зачем меня переводят. Они врачи, им виднее.
- Долго мне еще? – спросила я акушерку, стараясь не орать, пока мы ехали в лифте.
- Долго, Катенька, долго, - ответила мне девушка на вид еще младше меня. – Ты пока не рожаешь. Это все ложные схватки. Мы тебя сейчас в патологию переведем. Там тихо, спокойно. Отдохнешь, выспишься. А наутро, глядишь, и раскрытие будет.
«Ложные схватки»? Вы что, шутите? И это вот все было ложными схватками? Да я уже пописать не могу без катетера – боль невыносимая! А спина во время схваток болит так, будто мне в поясницу цистерна с горящим бензином давит, причем острым краем. Все десять из десяти, разве может быть что-то сильнее?
Но я послушно поднялась на другой этаж. Что еще оставалось делать? Не требовать же кесарева, устроив позорнейшую истерику в кабинете главврача.
Зря не устроила. На втором этаже меня ждали самые долгие и мучительные сутки в моей жизни. Я бродила по коридорам, как стонущий призрак, распугивая беременных на сохранении своим бледным, искаженным от попыток молчать лицом. И какой идиот придумал переводить рожениц в патологию? После меня девчонки наверняка в голос будут клянчить эпидуралку, когда придет время. Я бы, конечно, спряталась в палате, но со мной вместе лежала еще одна «недородившая». Она дремала, временами едва слышно постанывая, и я не хотела ее тревожить. Ходила из угла в угол мимо доброй и отзывчивой, но совершенно бесполезной в моём случае дежурной акушерки.
Порой я запиралась в душевой (слава богу, хоть здесь были задвижки!) и подолгу стояла под горячей водой. Это было единственным средством, которое хоть немного помогало. Но стоило сделать шаг наружу, как все начиналось сначала. А к ночи вода перестала быть горячей. Помыться можно было, но боль она уже не облегчала. И всю оставшуюся ночь я провела, сидя на диванчике возле поста акушерки (или подлетая над ним). Добрая женщина покорно помогала мне пережить ночь, хоть это и не входило в ее обязанности. Учила меня дышать, отвлекала разговорами. А когда было совсем невмоготу, и я лезла на декоративную пальму, одиноко стоящую в углу и материла ЕГО, вежливо делала вид, что ничего не замечает.