Большая книга ужасов – 79 - стр. 13

– Я тоже хочу! – попросил он у Лысого, и тот велел Флер поменяться с ним местами.

Флер встала, улыбаясь до ушей – много ли надо для счастья? Лео все еще держал в руках свою гитару. Я хотела, чтобы он отдал ее мне, но протянуть руку постеснялась. Он отдал ее Софи и прошел мимо меня в середину. Флер уселась к Софи и стала делиться впечатлениями. Я не слушала, о чем они болтают, я смотрела на Лео. Он сел на весла и, не дожидаясь, пока дядя Саша полезет с детскими вопросами, начал грести. Получалось у него не так, как у Флер, но все равно здорово – ведь это делал Лео. Дядя Саша смотрел на него во все глаза, отвлекаясь только для того, чтобы бросить взгляд на бас, оставшийся у Софи. И все-таки он спросил:

– Ты правда умеешь на гитаре?

– Умеет-умеет! – ответил за Лео Лысый.

Лео приехал к нам прошлой зимой по обмену – и сразу же заболел. Лена говорила, что на его родине не бывает таких суровых зим, но он обязательно привыкнет. Лео лежал в больничном крыле в наглухо закрытой палате, мы даже не знали, как он выглядит, и очень скоро забыли об этом призрачном новеньком, который не переносит холода. Мы ходили на уроки, ссорились с Бадом как ни в чем не бывало, пока однажды кто-то из нас, кажется Софи, не вышел утром во двор и не услышал музыку. Лысый целыми днями крутит нам песенки, но это была другая музыка: играл один инструмент, и совсем не было слов. И раздавалась она не из комнаты Лысого, а из другого конца школы, где изолятор.

Мы все побежали туда, но дверь в палату была по-прежнему наглухо закрыта. Мы сели рядом и слушали – это было реально здорово. Лысый нам ничего похожего не включал.

Потом пришли мальчишки и, вместо того чтобы стучать в дверь и орать, как обычно при виде закрытой двери, тоже сели послушать. Они сидели тихо-тихо – никогда не видела, чтобы Бад так себя вел. Он даже не лез ни к кому драться, сидел и слушал.

Я не знаю, сколько это продолжалось, но когда Лена нас нашла, то очень удивилась. Сказала что-то Лысому, и очень скоро в классе появились бас-гитары и усилители.

Лео еще болел, но Лысый сказал, что пока обойдемся без него. Целыми днями мы мучили инструменты и свои пальцы: дергали струны, нарабатывая мозоли, почти забыв про математику и языки. В этом прелесть и беда экспериментальных школ вроде нашей: что учителю в голову взбредет, то и делаем. Но тогда никто не возражал: всем хотелось научиться играть так же здорово, как этот невидимый новичок. Первую неделю. На вторую лично я гитару возненавидела.

По вечерам мы с Флер мерялись мозолями на левых руках, и каждый раз у меня были больше и уродливее. Софи над нами смеялась и предлагала померяться мозолями на седалище. А я про себя думала, что она права и что еще немного – и мы наживем мозоли и там, и моя опять будет больше. Самой Софи гитара нравилась, но звуки, которые она извлекала, были ужасны, как, впрочем, и у всех у нас. Особенно паршиво выходило у Бада.