Большая книга ужасов 63 (сборник) - стр. 38
– Отлично представляю! – сказал отец и облизнулся. – Ну, пошли его жарить! А картошку – пюре, ага?
– Ага, – засмеялась мама – и ее смех был последним, что я услышал, а улыбающееся лицо – последним, что увидел…
– Мама! – завопил я, но зеркало померкло.
Человек склонился над оленем, все еще не веря своим глазам, не веря удаче. Удачным выстрелом он ранил зверя, и тот от боли потерял способность двигаться. Если бы это был человек, можно было бы сказать, что он потерял сознание!
Надо пристрелить его, пока не очухался, потому что раненый олень может быть так же опасен, как дикий зверь, как волк!
А он уже приходит в себя…
Человек передернул затвор, спустил курок, но выстрела не последовало.
Он не перезарядил «тулку»! А олень на глазах набирался сил! Рана оказалась не такой уж и тяжелой. Сейчас он бросится на врага, подцепит его рогами – и…
И вдруг человек уловил краем глаза какое-то движение.
Он поднял глаза к той скале, где только что стоял олень, – и обомлел, увидев бегущего на него волка!
Человек не был в лесу новичком. И все же он растерялся и только тупо смотрел, как волк вскочил на шею оленю и перервал ему горло зубами, как бы утверждая свое право на эту добычу. А потом, жадно глотнув крови умирающей жертвы, повернулся к новой.
Так вот он какой, человек! Не страшный, не злой с виду… Но это же человек! И Ярро прыгнул на него, еще чувствуя в пасти вкус крови оленя.
Сейчас он узнает, каков на вкус человек!
Тяжесть волка опрокинула охотника, Ярро придавил его сверху, почти уткнувшись пастью в судорожно запрокинутое лицо. Он не чувствовал, как локоть человека больно уперся ему в горло, как другой рукой тот осыпает его ударами, рвет шерсть на загривке. Напряженно оскалившись, он уже готов был вонзиться в теплое, живое, дрожащее горло…
И вдруг ошеломляющая волна запахов накатила на Ярро. Он замер, придавливая своим телом распростертого на снегу человека, и силы внезапно покинули его.
Ярро задохнулся, захлебнулся в воспоминаниях, которые, оказывается, сама того не зная, оставила в его зубах, когтях, глазах, каждом волоске Сильва.
Значит, она научила его не только ненавидеть человека? Он словно бы ощутил на затылке мерное и ласковое шевеление человеческой ладони и почувствовал, что в нем борются ненависть к этому существу – и внезапное желание отдать за него жизнь.
Ярро чувствовал себя одновременно и предателем, и другом…
Такого разрывающего ощущения не мог знать ни один настоящий волк, и это, смутно чувствовал Ярро, выбрасывало его вон из стаи. Теперь он действительно был чужой: чужой отцу-волку, чужой матери-собаке, чужой себе, чужой этому полуживому от страха, долгожданному человеку, которого не мог убить!