Большая книга славянской мудрости - стр. 6
Искренность – дело трудное и очень тонкое, она требует мудрости и большого душевного такта.
В. Вересаев
Человек, ненавидящий другой народ, не любит и свой собственный.
Н. Добролюбов
В народе, что в туче: в грозу все наружу выйдет.
Народная мудрость
Человек, который не любит свой народ и кому не мил конкретный образ его, не может любить и человечество.
Н. Бердяев
Правда выше жалости.
М. Горький
Справедливость – доблесть избранных натур, правдивость – долг каждого порядочного человека.
В. Ключевский
Из всех родов славы самая лестная, самая великая, самая неподкупная – слава народная.
В. Белинский
Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем воздыхает.
Ф. Достоевский
Смерти вопреки
Человеческий век короток. Только-только тебя, малыша, водили за руку играть в парк, а вот ты уже встречаешь любимого человека и думаешь о свадьбе, а вот уже и своих детей ведешь на прогулку… Что же можно противопоставить стремительно убегающему времени? А ведь все просто. Народная мудрость гласит: человек жив, пока его помнят. Наши деды и прадеды знали: живи и трудись честно, будь отзывчивым на чужое горе, помогай другим в беде – и память о тебе, а значит, и жизнь твоя будет долгой!
Только так и можно стать «живой» душой, даже если твой земной путь уже закончен.
«Реестр Собакевича поражал необыкновенною полнотою и обстоятельностию: ни одно из похвальных качеств мужика не было пропущено: об одном было сказано „хороший столяр“, к другому приписано было „смыслит и хмельного не берет“. Означено было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба были поведения; у одного только какого-то Федотова было написано: „отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор“. Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы. Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: „Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?“ <…>
Помнить – это все равно что понимать, а чем больше понимаешь, тем более видишь хорошего.
М. Горький
Пробка Степан, плотник, трезвости примерной. А! вот он, Степан Пробка, вот тот богатырь, что в гвардию годился бы! Чай, все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба да на два сушеной рыбы, а в мошне, чай, притаскивал всякой раз домой целковиков по сту, а может, и государственную зашивал в холстяные штаны или затыкал в сапог, – где тебя прибрало? Взмостился ли ты для большого прибытку под церковный купол, а может быть, и на крест потащился и, поскользнувшись оттуда с перекладины, шлепнулся оземь, и только какой-нибудь стоявший возле тебя дядя Михей, почесав рукою в затылке, примолвил: „Эх, Ваня, угораздило тебя!“, а сам, подвязавшись веревкой, полез на твое место. Максим Телятников, сапожник. Хе, сапожник! пьян, как сапожник, говорит пословица. Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил по спине ремнем за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом. А как кончилось твое ученье: „А вот теперь я заведусь своим домком“, сказал ты, „да не так, как немец, что из копейки тянется, а вдруг разбогатею“. И вот, давши барину порядочный оброк, завел ты лавчонку, набрав заказов кучу, и пошел работать. Достал где-то в втридешева гнилушки кожи и выиграл, точно, вдвое на всяком сапоге, да через недели две перелопались твои сапоги, и выбранили тебя подлейшим образом. И вот лавчонка твоя запустела, и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: „Нет, плохо на свете! Нет житья русскому человеку: все немцы мешают“».