Богоявленское. Том 2. Смута - стр. 19
– Митька прав, дурость это наша россейская, расхлябанность, шапкозакидательство. Огонь получился близкий, потому и страшный такой. Отступали в беспорядке. И Комаров наш, наивный, только и успел крикнуть: «Знамя! Знамя! Спасайте знамя!». И сам пал, продырявленный пулями пулемёта. Вот так. И знамя мы вынести все же успели.
– Вот видишь, Яшка, – обрадовавшись этим словам, сказал Митька. – Никакой измены не было.
– Знамя-то вы вынесли, а народу сколько полегло, – нервно ответил Яшка. – А кто не полёг, так те в плен сдались. Посчитай, таких большая часть полка.
– Может, и сдались, да только ведь в окружение попали, – снова не согласился с Яшкой боец. – Да, и пленные будут и убитые, потому как война это, а не казаки-разбойники.
– А, всё одно, – не унимался Яшка. – Всё из-за этих сволочей, крыс штабных. Срать им на нас! Поубивали и ладно, Русь большая, других пришлют. Мы для этих генералов не люди, так, говядина, пушечное мясо. Ведь полк наш, как формировали? В три дня мобилизовывали. Пополняли местными запасными из гор.
– Ты-то почём знаешь? – усмехнулся боец.
– Верно-верно, – поддержал Яшку Митька. – Воевал со мной один из местных. Хороший был мужик.
– Твой-то мужик может, был и хороший, – всё не унимался Яшка. – А остальные? Жиды. Тыщи две еврейчиков. Поговаривали даже, что командир полка перед выступлением подал рапорт, потому, как полк из-за них сделался не боеспособным. И прав был, какие из жидов вояки? Так и получилось, что жиды эти, сукины дети, почти все в плен побёгли сдаваться, только бы не воевать. Ну, ничего-ничего, не далёк тот день, когда мужички наши, взявшие сейчас оружие повернут его куда надо. И война вот эта нам в помощь станется.
– Ну, будя тебе, Яшка! Не кипятись, как самовар, – сказал Митька. – Войну энту, мы к осени справим, вот поглядишь. И не всё офицерьё сволочи такие, как ты гутаришь. Вот хучь вашего Комарова взять. Вот в сводках фронтовых пишут и Буд-вет-че-ном, мать его, не вымолвишь, овладел, и Сан-сей-че-ном, и направление наступлением изменил, дабы помочь Герритен взять. А сам погиб. А хучь генерал Розеншильд – Паулин. Который начальник двадцать девятой пехотной дивизии, двадцатого корпуса. Ведь энто он принудил немцев отступить. Ну, или хучь начальник моей дивизии, генерал Адариди. Отбил же он удар.
– Э, Митька, – протянул Яшка. – Да ты и не слухаешь меня. Что не скажи, а мы, простая солдатня, всё одно для них не люди. Нас на убой гонят, что б орденов себе поболе навешать. Ты хоть знаешь, что дальше с нашей дивизией было?
– Нет, не знаю, – с грустью ответил Митька. – Ранило меня вскоре.