Боги умирают в полночь - стр. 21
– Ты хочешь быть нормальной, но ты теперь понимаешь, что жизнь очень сложная штука. Одной быть очень тяжело, тем более, ты и правда еще не в том возрасте чтобы противостоять этому миру в одиночку.
– Гога, я очень хочу хотя бы доучиться в одной школе, – говорила я, вытирая слезы.
– Мы что-нибудь придумаем, – говорил Гога, обнимая меня, – я тебе обещаю. Ты же мне веришь?
– Я только тебе одному и верю.
– Ты доучишься в одной школе, я в лепешку разобьюсь, но это у тебя будет. Не плачь доченька.
Гога часто называл меня дочерью, но только когда мы были с ним одни, маму это раздражало.
Через полтора месяца мы вернулись в Москву. Был июль и до конца лета мы поселились в частном доме в Серебряном бору. Соседний дом был Дяди Олежи, это он договорился со своим соседом, чтобы тот сдал нам дом. Мама изначально была против, но Гога настоял, объясняя это тем, что Олег будет рядом и поможет ввести меня в курс жизни, раз мама не в состоянии, а самому Гоге нужна в этом помощь, так как я девочка и ему неудобно разговаривать со мной на некоторые темы. А Олег как врач не стеснялся никаких разговоров, да и сам предложил это.
Тогда я познакомилась с семьей Дяди Олежи. Его жена тетя Марина была актрисой и практически никогда не выходила из роли. Она играла в одном средненьком московском театре, актриса она была тоже средненькая, хотя сама считала себя чуть ли не гением. Однажды, лет десять назад она снималась в каком-то русском сериале про ментов, роль у нее была второстепенная и спустя пять серий ее героиню убили. Она ждала следующей роли в кино, ходила на пробы, но брали ее только в рекламы без текста, да и то нечасто. Она мечтала о Голливуде и все время говорила, что это из-за Олега она не стала великой актрисой. Что ради него и дочери она практически «похоронила свой громаднейший, богом данный талант». Эта фраза звучала почти каждый день. Она была на семь лет старше Олега, но возраст ее был величайшей тайной, и она сама говорила, что ей тридцать с хвостиком. По дому она расхаживала в красно-оранжевом пестром халате в турецких огурцах, на голове неизменный платок повязанный на восточный манер. Звали ее на самом деле Мария, а не Марина, но имя свое казалось ей, как она сама выражалась, простоволосым. «Маша с Уралмаша, фу, несолидно. А вот Марина совсем другое дело». Она считала себя интеллигенцией, и неважно что приехала она из глуши, а родители ее вообще редко выбирались в близлежащий город из деревни, а в Москве бывали два раза в жизни. Своей дочери она запрещала на людях называть ее мамой, а мне тетей, потому мы называли ее просто по имени.