Боги поневоле. Наследие Зевса - стр. 2
Еще один ушат холодной воды за ворот вынудил содрогнуться и, окончательно придя в себя, сделать сразу несколько чрезвычайно неутешительных выводов.
Во-первых, я в трюме корабля и крепко связан. Во-вторых, одет я в идиотское женское платье, розовенькое, с кружевами, ужасно омерзительное и раздражающее. Как-то сразу стали понятны намеки на мою «симпатичную мордашку» и какого-то султана – меня, судя по всему, решили вырядить девкой и продать тому самому султану в гарем. Блеск!
Хотя, возможно, до гарема я и не доживу. Потому что третьим, и самым неутешительным выводом был тот факт, что судно, на котором меня перевозят, по-видимому, терпит сейчас бедствие, прыгая по волнам, как солнечный зайчик, а в обшивке его, на пару метров выше моей головы, красуется внушительная пробоина. Именно из нее вода то и дело окатывала меня, пробираясь внутрь при излишне сильном крене судна, именно благодаря ей пресловутой жидкости на дне трюма собралась уже вполне внушительная лужа…
Вообще, странная, должен заметить, была лужа.
Впрочем, вокруг вообще творилось что-то невообразимое – корабль буквально ходил ходуном, трещал, казалось, по всем швам, метался из стороны в сторону и мне чудилось, что вода из пробоины обливает меня раз за разом, все сильнее и активнее… Но в трюме воды почему-то не пребывало. Количество ее ограничивалось той самой лужей, почему-то не уходящей вниз через доски, а растекающейся по ним ровным, плотным слоем. Странная это была лужа – казалась подвижной, вязкой, и производила впечатление скорее расстелившейся по доскам всем своим существом гигантской медузы.
Что ж, может быть, оно и к лучшему – если бы трюм заполнился водой, я бы погиб наверняка. Все-таки, будучи связанным, запертым в замкнутом помещении, я бы не смог и через пробоину наружу вылезти, а если бы и смог, не выгреб бы.
Я попытался встать. Чертово платье мешало неимоверно, мучительно хотелось сорвать его с себя и заткнуть им пробоину, оставаясь в неглиже, но дееспособным и со свободными руками. Я кое-как уперся последними в борт судна позади (а может, это был один из больших ящиков, болтавшихся по трюму – кто знает?) и, с трудом перебирая ими, принялся кое-как приподниматься на ногах.
Три раза я срывался, падая обратно, один раз даже загнал занозу в палец. На четвертый раз мне удалось встать и осторожно попятиться от «медузы», не давая ей меня коснуться. Почему-то близко знакомиться с ней очень не хотелось.
Корабль продолжал неистово метаться по волнам, отскакивая от одной к другой, словно теннисный мячик между игроками. «Медуза» неспешно колыхалась в такт этой качке, переползая из стороны в сторону. Несколько раз она, как бы невзначай, коснулась моих ног, и у меня почему-то возникло крайне неприятное впечатление, что эта водяная живность изучает меня. Присматривается. Приноравливается…