Боги и люди - стр. 34
В трубном реве фанфар из главного входа появился Нерон. В пурпурной тоге, в лавровом венке, с кифарой в руках он шел к золотому кресту. У креста Нерон остановился и ударил по струнам. Зазвучала кифара – и Нерон запел стихи Эсхила:
И, закрыв глаза, сенатор остервенело ударил пикой старика на кресте. Старик задохнулся от крика и боли.
– Прости им… – прошептал он и затих на кресте.
– Он умер. Я убил его… – в ужасе прошептал сенатор.
Усмехаясь, Нерон обратился к распятому:
– Мой брат Диоген мертв. – И, зевнув, Нерон посмотрел на золотую бочку: – Ну что, пустое дерьмо?
И с размаху презрительно ударил ее ногой. И завопил от боли. Бочка осталась недвижимой.
– Отойди, Цезарь, – раздался голос из бочки.
– Сенека?! – в ужасе прошептал Нерон, отступая от бочки.
– Ты ошибся, Цезарь, меня зовут Диоген. И ты загораживаешь мне солнце.
Нерон взял факел из рук легионера.
В беспощадном свете огня в подымающемся солнце стали видны румяна, толстым слоем покрывавшие усталое, обрюзглое лицо Нерона. Но вот Нерон отодвинул факел – и вновь он был прежний Аполлон.
С факелом в руках медленно приблизился Аполлон к бочке. И поджег ее.
Потом Аполлон, Амур и Венера молча уселись вокруг подожженной бочки.
Они ждали.
Страшный, нечеловеческий вопль раздался из горящей бочки. И затих. Затихли крики и стоны в подземелье. И наступила тишина.
И тогда в тишине зазвучал нежный смех Амура. Смех этот, как мелодию, подхватил Аполлон, за ним – Венера.
Так они сидели вокруг догорающей бочки, как три юных божества. И тихонечко смеялись – будто переговаривались о какой-то только им известной тайне.
Последняя из дома Романовых
Домики старой Москвы
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы.
Марина Цветаева
Они прячутся в старых, кривых московских переулках. И там, величественные и жалкие, как состарившийся Казанова, греют на солнце свои колонны – облупившиеся белые колонны московских дворцов XVIII века… Зажатые между огромными домами, они выплывают из времени. Миражи. Сны наяву.
Ах, эти дома желтой охры, античный фриз на фронтоне – гирлянды, веночки, летящие гении, за толстыми стенами – прохладная темнота зала. полукруглые печи, чудом сохранившийся расписной потолок, и вековые деревья за оградой.
В дни молодости моей довелось мне жить в таком доме. И в долгие зимние вечера, когда так чудно падает снег и странно светят фонари, я любил сидеть в своем доме. Осторожно ставил я на стол тот шандал.