Богатыри не мы. Устареллы - стр. 20
– Ну, ещё ведёрко! – взмолился гигант.
– Нет уж. Довольно я сегодня со всякой нечистью дела имел, с меня достаточно. Помог, как договаривались.
– Не уходи! А хочешь, я за последнее ведро расскажу тебе, где моя смерть лежит? Никто не знает, а ты знать будешь. Хочешь – продашь секрет кому пожелаешь, хочешь сам меня убьёшь, мне жизнь такая, сам видишь, не мила, а Марья меня вовек не отпустит.
Вот это штука, подумал я. Богатыри искали, колдуны искали, Марья искала, а никто не нашёл. А вдруг и вправду скажет?..
– Одно последнее, – сказал я, проклиная себя сам. Я сам пил ледяную сладкую воду из утекавшего в море родника, сгорая от голода, и пытался понять – как оно, тридцать лет не иметь ни капли, ни крошки во рту, ни возможности умереть.
Я принёс пятое ведро. Снаружи собирался дождь, видно, настигло меня последнее проклятие болотницы, подумал я, усмехнувшись.
Пятое Бессмертный пил медленно. Допил, усмехнулся, хитро блеснул глаз, словно серебром выстланный изнутри. Он уже не казался каменным, вырезанным прямо в стене, ушла бледность, уступила какому-то булатному, едва ли не узорчатому проблеску по коже, и словно бы осыпалась многолетняя пыль.
Теперь он выглядел живее.
А мне вдруг стало как-то совсем тесно в этом широком подвале, будто бы стены навалились, так что места мало сделалось, а вот свет за спиной померк и отдалился.
Я взглянул на узника пристальнее. А ну как дёрнется сейчас, подумал я вдруг, успею я выскочить?..
Ладони взмокли. Я вдруг сообразил, что за запах такой. Не медь, не железо – кровь. Тут кровь проливали. Я глянул на грязные тряпки и сделал ещё шаг назад.
– Что задумался, воин, или нынешние молодцы каждой тени боятся? – спросил пленник, немного покачивая цепями. Так, чуть-чуть. Я разглядел, что к каждой цепи подвешен колокольчик. – Тень-то у меня велика да тяжела, да огня нет – оттенить нечем.
Мне вдруг показалось, что я вижу не ржавчину, а кровь, текущую из-под доспеха. Что кости торчат из-за ворота и из рукавов, голые обглоданные кости. Что там, в углу, в темнотище самой, валяются сапоги, а черепки на полу не глиняные – костяные.
А что, если до меня тут кто-то уже был, подумал я. Кто-то проезжал передо мной по лесу, оставив свой новенький топор в Марьином лесу на той же тропе. Не сюда ли он в итоге пришёл?
– Пойду я, пожалуй, – сказал я. Хотел поклониться, потом почувствовал, что это как-то глупо. Взгляд узника шарил по лицу, как холодный жук, от которого никак не отмахнёшься.
– Ну уходи, уходи, молодец, старого испугался, – сказал Кощей, как будто был не богатырём саженного росту, зашитым в железо. – Только одно тебе скажу напоследок.