Богатство и Драма Семьи Меньшиковых - стр. 7
Полянцев коротко махнул рукой и отвернулся.
– Пишите, что хотите.
– Давай, тоже расписывайся, вот второй экземпляр, так что мы теперь с тобой связаны по рукам и ногам, да?
– Я?
– Давай, закорючку свою нарисуй, чтобы ты меня первым делом сдавать не побежал, – Виктор нервно затряс кулаком.
– Да я же… а, ладно.
Забрав расписку, Николай Серафимович поспешно вышел, не прощаясь и не оглядываясь назад. Оставшись один, Виктор первым делом собирался позвонить сестре, но темнота опустевшего дома напугала его. Меньшиков пробежался по комнатам и зажег все из доступных светильников, включая бра и подсветку для ванны, но это едва ли помогло ему успокоиться. Он даже подумал позвать Ивана Ивановича к себе, но в памяти вновь возник осуждающий взгляд садовника, и Виктор решил, что это плохая идея. Вспоминая, когда он последний раз делал укол, Меньшиков забрел в свою домашнюю мастерскую, упал на софу и отключился.
26 апреля, среда
Косые лучи утреннего апрельского солнца скользили по гладко выбритой коже Михаила Ефимовича Меньшикова. Аккуратные, наискось подстриженные виски слегка подернулись благородной сединой. К своим шестидесяти восьми годам, Михаилу Ефимовичу удалось сохранить, хоть и не без залысин, густые волосы, а также практически все зубы. Приятная улыбка, наполненная аристократическим умиротворением, говорила об уверенности своего обладателя. Четко очерченные скулы, соединяясь, образовывали изящный подбородок с маленькой ямочкой. Под высоким накрахмаленным воротом кипенной белой рубашки текла тонкая шелковая лента черного галстука, завязанного элегантным узлом. На Михаиле Ефимовиче был его любимый черный костюм и отличные кожаные лакированные туфли с мелким узором на носках, напоминающим кружево. Не могло быть и мысли, что такому моднику почти семьдесят лет; ему бы хоть сейчас в ЗАГС, если бы не одно "но". Михаил Ефимович Меньшиков лежал в гробу.
Отпевание происходило прямо на кладбище, в небольшой часовне. Ранним утром гроб с телом в сопровождении многочисленных друзей и дальних родственников, прибывших на трех микроавтобусах и своим ходом, занесли и водрузили на три шатких табурета. Гроб был бюджетный, проще говоря, дешевый. Под плотной синей тканью скрывались плохо струганные доски. Внутренняя обивка была белая, такого же цвета была и подушка. Перед началом отпевания всем присутствующим были розданы свечи и маленькие бумажки с разрезом в середине. По задумке свечку надо было вставить в разрез и держать так, чтобы между пламенем с капающим воском и рукой оказалась бумажка, но не все догадывались об этом. Кто-то был подавлен, многие грустны, печальны, на некоторых лицах, в основном женских, были видны едва подсохшие дорожки слез, мерцающие в свете свечей.