Бог ненавидит нас всех - стр. 10
– А вот моя племянница ни хрена никогда не курила, уверен.
– А я думал, нам полагается «просто сказать “нет”»[4].
– Нет, молодежь, подобных советов вы никогда от меня не услышите, – говорит он, выдыхая дым сквозь плотно сжатые зубы.
Дядя Марвин предлагает мне затянуться, но я отказываюсь.
– У меня пока вроде как другая фаза, – поясняю. – Ну, там, сигареты, виски…
– Лови момент, скоро вообще ни хрена не останется.
Обычно наши разговоры с дядей Марвином особо не затягиваются – любых политесов он терпеть не может. Впрочем, сегодня я не горю желанием возвращаться обратно к столу, так что пытаюсь поддержать беседу.
– Спасибо за совет, – говорю. – Да, кстати, я тут вроде в город перебираться надумал.
– В город? – прищурившись, переспрашивает он. – Все, кого ни спросишь, оттуда бегут. Нью-Йорк – это настоящая выгребная яма.
– Ну что ж, тем легче мне там будет хату надыбать.
– Очень смешно, – говорит дядя Марвин без тени улыбки на лице.
Пара минут проходит в молчании, из чего я делаю осторожный вывод, что разговор, наверное, окончен.
– Как всегда, премного благодарен за милую беседу и остроумнейшие шутки, – говорю я, бросаю окурок на землю и затаптываю его носком ботинка. – Пойду-ка я обратно, пока мой папаша к твоей племяннице клинья подбивать не начал.
– Подожди-ка минуту… Поедешь в город – привезешь мне чуток этого… – Дядя Марвин выразительно поднимает зажатый в кулаке косяк.
– Дядя Марвин, ты же знаешь, я бы с удовольствием… Но я ведь и понятия не имею где и куда…
– Я тебя на своего парня наведу. Вот держи… – Из кармана пиджака он извлекает рулон свернутых банкнот, отслюнявливает от него шесть двадцаток и всовывает их мне в ладонь. – Этого хватит на четверть.
– Четверть чего?
– Четверть унции. И смотри, чтобы он не втюхал тебе семян или стеблей. Мне такие довески на хрен не нужны.
Говоря начистоту, я по уши рад хоть как отвлечься от опостылевшего мороженого.
На следующее утро я встаю пораньше и затемно – пока родители не проснулись и не начали задавать лишних вопросов – потихоньку выскальзываю из дому. Пятнадцатиминутная прогулка – и вот я уже в вагоне лонгайлендской электрички, направляющейся в Нью-Йорк. Все это дело изрядно напоминает мне поездку в скотовозке. Я пробираюсь на свободное место, по соседству с каким-то мудаком в костюме с галстуком. Мудак не замечает меня и увлеченно листает «Джорнал». Мягко покачиваясь, вагон проносит нас мимо бесконечных и одинаковых как две капли воды рядов загородных домиков рабочего класса. Я задумываюсь над тем, не является ли словосочетание «рабочий класс» оксюмороном, но отвлекаюсь от этих размышлений, когда по проходу величественно проплывает ледяная на вид блондинка в строгой офисной юбке. За время, проведенное с Дафной, я, среди прочего, успел убедиться в том, что никак не фетишист. Но тем не менее в сочетании капроновых чулок и кроссовок есть что-то такое, что заводит меня не на шутку. Следующие полчаса я размышляю над тем, нет ли в пригородных поездах какого-нибудь эквивалента самолетного майлхая – неформального клуба тех, кто имел удовольствие потрахаться на борту летящего самолета. Наконец электричка прибывает на вокзал, скот встает с мест и начинает пробираться к выходу, движимый инстинктом и кофеином. Я дрейфую вместе с массами, и вскоре поток выносит меня на Седьмую авеню.