Бог не без милости, казак не без счастья - стр. 20
А какое добро в плавне?
В весеннюю и летнюю пору там полно комара и мошки. Над проходящим или сидящим человеком эти кровожадные насекомые, жалящие как крапива, сгущаются в облако пыли, крутимой вихрем, и их усиленное гуденье дает заметить сторожкому горцу, где приготовлена ему засада. Зима приносит пластунам неодолимые трудности. Тогда их скрытные пути погребены под сугробами снега, тогда их походы оставляют по следу глубокие отпечатки, которых ничем не заметешь; тогда обнаженные камыш и кустарник их не укрывают, и конный хеджрет набегает на них – ни оттуда, ни отсюда. Однако, суровые питомцы боевых невзгод и в зимнюю вьюгу, и в летний туман идут бодро и терпеливо навстречу опасности, проводят в своих отважных похождениях целые сутки сряду, чутко стерегут приближение врага, и первые встречают его своими меткими выстрелами, и первые приносят на посты вести о «неблагополучии». Были примеры, что пять-шесть дружных пластунов, настигаемых многолюдной погоней, в первой попавшейся им навстречу чаще камыша, осоки, можжевельника оборачивались, разом прицеливались в противников и, не открывая огня, приседали, кому за что пришлось. Этот сильный и решительный оборот останавливал преследующих. Они вдавались в опасение засады, начинали осматриваться на все стороны и открывать медленный, рассчитанный огонь, на который однако ж казаки не посылали ответа. Ободренные этим молчанием, горцы принимали движение в обход или бросались напрямик в шашки с обычным криком. Но от страшного, как и от великого, один шаг до смешного. В том месте, где казаки присели, горцы находили только шапки и башлыки, надетые на сломленный камыш. Пластуны уже исчезли, как привидение, а горцам осталось только повторить часто употребляемое восклицание: «Шайтан гаяур!»
Когда по линии смирно, а это обыкновенно бывает во время полевых работ, пластуны обращают свои поиски в охоту за диким кабаном, козой, оленем и таким образом непрерывно держат себя в опытах своего трудового назначения. Охота за кабаном требует не меньшей осмотрительности. Дикий кабан кубанских плавней при нападении охотника очень страшен: глаза кабана, маленькие и выразительные, горят гневом, уши ходят ходуном, углы рта пенятся, длинная щетина на хребте встает дыбом, и весь вид животного поистине ужасен.
Два пластуна, отец и сын, залегли ночью на кабаньем следу в плавне. Только рассвело, послышалось им пыхтенье и хруст: огромный черный кабан ведет свою семью к водопою. Пластуны произвели легкий шорох, кабан насторожил уши и стал, как вкопанный. Отец предоставил себе честь первого выстрела, – выстрелил и поранил, но не повалил кабана – не угодил старина ни в лоб, ни под лопатку. Кабан сделал было яростный прыжок вперед, но, ощутив рану, тоже повернул назад и покатил вслед за своим стадом. Отец продул ружье и стал заряжать, ворча, – успел-де понаведаться дурной глаз, начинает моя литовка легчить… А сын со всех ног махнул за раненым зверем, по горячему следу. Видит он кровавую струйку и слышит звучный треск очерета впереди себя, да никак не уловит глазом утекающего зверя, – слишком густ был очерет. Вдруг что-то сзади толкнуло его в ноги и больно, будто косой, хватило по обеим икрам; повалился казак навзничь и очутился на спине кабана. Тряхнул кабан спиной, махнул клыком и располосовал пластуну черкеску с полушубком от пояса до затылка. Еще одно мгновение, один взмах клыка, и свирепое животное выпустило бы своей жертве все внутренности; но в это бедовое мгновение раздался выстрел, пуля угодила в кабанье рыло, и кабан с разинутой пастью растянулся на месте во всю свою трехаршинную длину. «Ащо, хлоче, будешь теперь знати, як гнатись да не оглядатись», – проговорил старый пластун, перевязывая сыну раны (обе икры бедняка были прохвачены до кости) и журя его за неосмотрительность.