Бог Лезвий - стр. 12
Проклятые видения разрушили ее и без того пошатнувшуюся жизнь.
Поначалу Бекки думала продолжить преподавание, но поняла, что не сможет. Она не переставала думать о том, как некоторые учащиеся ее класса – возможно, дружки Клайда Эдсона, надругавшегося над ней, – будут смотреть на нее и гадать, как старине Клайду понравилось с ней и каковы ее собственные впечатления. Одна мысль о подобном пробуждала в ней желание закричать: это был худший день в моей жизни, как вы не понимаете!
Однажды она так и поступила: вскочила в постели и крикнула на весь мир.
Напугала бедолагу Монти. Но ведь его почти всё пугало. Он побаивался подключать электроприборы, заходить в воду больше фута глубиной, разжигать костер. Он чурался высоты и не любил толпу – большие скопления людей заставляли Монтгомери нервничать.
Таков он был.
Прямо сейчас он кипятил на кухне воду для кофе – возможно опасаясь, что та вдруг выпрыгнет из кастрюли и окатит его огненным дождем.
Господи, подумала Бекки, все-таки я несправедлива к нему. Ведь Монти не насиловал меня (а сделали это несколько человек, но запомнила она только лицо Клайда; остальные виделись его продолжениями), не держал нож у горла, не хрюкал как боров, и не пускал слюни мне на лицо, пока делал черное дело.
Возможно, подумала она – в последнее время эта мысль проскакивала все чаще – мне стоило принудить Клайда полоснуть меня тем ножом. Тогда меня не преследовали бы жуткие сны.
Сны? Не совсем верное слово. Да, ей снились дурные сны, но было еще кое-что… и как ей это «кое-что» назвать?
Видения? Лишь это слово приходило на ум, только оно казалось уместным.
Она помнила самые первые видения так хорошо, будто они случились секунду назад.
Началось все меньше чем через неделю после изнасилования. Монти в ту ночь лег спать рано, и Бекки, нуждаясь хоть в каком-то отвлечении, стала смотреть шоу Джонни Карсона, плавно перешедшее в шуршащие чаинки телевизионных помех.
И тут образы пришли к ней – яснее и отчетливее, чем картинка на экране.
Бекки не только увидела, но испытала миг смерти Клайда, всю его эмоциональную начинку – будто очутилась в голове насильника. Она ощутила, как узлом завязанная майка туго затянулась на его шее. Почувствовала, как запоздалая воля к жизни на миг встрепенулась в нем, когда, оттолкнувшись от стены и выпустив из рук прутья решетки на окне, он повис над пустотой, время от времени шлепаясь дергающейся спиной о стену.
Его лицо синело, а глаза – такие же выпученные, как и тогда, когда он кончил ей внутрь, готовы были вылезти из орбит. Тканевый узел безжалостно впивался ему в глотку, мир проваливался в черноту…