Боевые потери - стр. 54
Нас задержали, когда мы перебирались через ручей. Пара очередей на головами и руки в гору. Наши разведчики засекли по прибору ночного виденья идущих со стороны противника троих, приняли нас за вражеское ДРГ и решили захватить в плен. Я так обрадовался, что не обратил никакого внимания на то, что нас для начала знакомства хорошенько отпиз*ошили. Всё-таки форма-то на нас была с чужого плеча. Я, лёжа на земле, прикрывая голову руками от ударов армейских ботинок, попросил разведчиков:
– Бёйте, братушки, бейте! Но только быстрее, и отведите нас к командиру.
– Какие мы тебе «братушки», гнида?! – ответили мне и стали бить по новой.
Но, в конце концов, все на свете имеет свой конец и мы, как офицеры проклятого карбатальона «Украина», оказались в полевом замаскированном командном пункте, откуда, выслушав наш рассказ, кадровый полковник – извините, не знаю его фамилии – отправил нас с конвоем в прифронтовой отдел ФСБ. Там с нами быстро разобрались: двух допросов оказалось достаточно, чтобы чекисты убедились в том, что мы им говорим правду. Они сделали запрос в бригаду «Жизнь», послали наши фото на опознание, сверили показания с оперативной обстановкой, и, получив ответ от самого Маслова о нашей принадлежности к его подразделению, отправили нас в госпиталь на лечение. А лечить у нас было чего. У Саши нагноение с груди перешло на брюшную полость, перестал совсем видеть один глаз; у Димы оказались сломаны не только рёбра и нос, но и ключица; ну а у меня колено и трещина в черепе.
Через неделю и я, и Саша с Димой почувствовали себя лучше. Нас медсёстры стали отпускать гулять в парк, разбитый около больницы. Вот во время одной из такой прогулки, когда мы на обратном пути по сложившейся традиции сели на лавочку отдохнуть, я завёл разговор – разговор, о котором много думал и который должен был рано или поздно состояться. Я не мог с ними не поговорить о том, что произошло с нами в плену. Тогда, когда мы шли к линии фронта, к нашим, ребята и сами пару раз поднимали вопрос о том, что же с нами случилось, о проявленной вынужденной пытками слабости, но я прерывал такие разговоры, ни к чему они в пути, а теперь настало время расставить все точки над «и».
– Не всякому дано выдержать, я понимаю, – начал я издалека. Запахнув куртку, я обнял себе за плечи, ребята, хрустя гравием, сели рядом на лавочку. Они тоже почувствовали приближение неизбежного. Лужи затянул ледок, иней побелил бордюры, земля смёрзлась, покрылась коркой. Деревья в парке стояли голые, бесприютные; небо, серое, простуженное, – безнадёжность. Зима будет бесснежной. – Не хочу себе и вам врать, жалеть, как ни назови, а то, что вы рассказали врагу – предательство.