Боец 5: Лихие 90-е - стр. 30

– Да не вопрос, брат!

И он поспешил удалиться.

Я еще повалялся, окончательно приходя в себя, потом тщательно, докрасна растерся махровым полотенцем, после чего уступил ванную Танку. Он справился с омовением гораздо быстрее меня, да и вообще похмелье перенес намного легче. Мы сидели в кухне, пили горячий крепкий чай, и я, хотя восстановился, чувствовал еще легкое головокружение и муть внутри, а Танку все было нипочем, он уже азартно лопал бутерброды, жизнерадостно ржал, а затем, как бы вспомнив что-то, обратился ко мне:

– Да! В Москву-то когда поедем?

Я чуть не поперхнулся чаем:

– В Москву? Мы с тобой? – я приподнял бровь, пытаясь припомнить разговор.

– Ну да! Да ты чо, забыл? Вчера же говорил!

– Хм, – я поставил чашку. – Не помню, хоть убей. Освежи воспоминания.

Танк загоготал:

– Не, ну ты даешь, брат!.. Ну еще мы сидели: я, ты, Юрка, еще кто-то, песню орали: «Белая ночь!..», вспомнил.

– Белая ночь?.. Шатунов что ли? – уточнил я, не назову себя фанатом «Ласкового мая».

– Не, как Шатунов! Белая ночь, опустилась как облако! Ветер гадает на юной листве!.. – заголосил Танк, быстро проникшись куплетом.

Мысленно ужаснувшись этой картине, я машинально пробормотал, ну а что песня действительно здоровская:

– Слышу знакомую речь, вижу облик твой… Нет! Не помню.

Танк заржал пуще прежнего. Даже Степаныч заухмылялся:

– Как в анекдоте, знаешь?.. Приходит мужик к врачу и говорит: «Вы знаете, у меня провалы в памяти». Ну доктор ему: «Ладно, будем разбираться. Давно это у вас?» Мужик глаза вылупил: «Что давно?» Врач: «Ну, провалы ваши». А тот: «Какие провалы?!»

Танк чуть не лопнул от смеха, настроение у него было великолепное. Да и я улыбнулся:

– Ну, до этого, надеюсь, не дойдет, но реально не помню… Слушай, – обратился я к Танку, – а ты, между нами говоря, с девчонками вчера того… вступил в интим?

– А то! – продолжал хохотать Танк. – Одной присунул так, что мама-не горюй! Пусть знает донских казаков.

Я напряг память изо всех сил, но то умильное переглядывание с симпатичной потаскушкой было последним рубежом, за которым наступила терра инкогнита.

– Слушайте, мужики. Я, конечно, дико извиняюсь, но я-то сам вчера не того? Никому ничего не присунул по бухому делу?

– А ты не помнишь?!

– Нет. Как шаром покати.

Ну, тут, конечно, снова адский ржач, после которого выяснилось, что вряд ли теперь я смогу восстановить события этих часов. Танк сам находился «на форсаже» и помнил происходящее сильно фрагментарно, а Степаныч с Ракитиным удалились совсем рано…

– Мы сюда пришли, дома ему не хотелось при жене… Так что уж извини, без твоего разрешения.