Блокада. Книга 1 - стр. 15
Звягинцев мысленно усмехнулся, представив себе, как реагировал бы Королев на подобные мысли, если бы они были высказаны вслух.
А Королев в то же самое время, постепенно овладевая собой, с горечью думал о том, каким странным и необъяснимым показался, наверное, Звягинцеву его неожиданный срыв.
Однако он ни за что, ни под каким предлогом не позволил бы себе объяснить его истинную причину. О том, что наши расчеты на быструю войну, на скорую капитуляцию финнов не оправдались, знали и понимали все те, кто был на Карельском перешейке. Но они не знали и не должны были знать, что существовал другой план войны и, возможно, будь он принят, мы могли бы победить скорее и с меньшими потерями. И не он, Королев, станет тем человеком, который посеет в душе Звягинцева малейшие сомнения в действиях высшего командования.
…Таковы были мысли этих двух человек, сидевших друг против друга за маленьким круглым столиком в ярко освещенном номере гостиницы «Москва» весной 1940 года.
Первым нарушил молчание Звягинцев.
– Ладно, Павел Максимович, – примирительно сказал он, – может, я действительно что не так сказал.
– То-то и оно, – буркнул Королев, понимая, что Звягинцев говорит сейчас не то, что думает, а он, Королев, не то, что мог бы и хотел ответить. И добавил: – Давай жуй, а то остынет.
Но Звягинцев по-прежнему сидел неподвижно.
– Чего не ешь? Все мысли обуревают? – уже в прежней своей ироническо-снисходительной манере спросил Королев.
– Обуревают, – серьезно ответил Звягинцев.
Он уже примирился с тем, что Королев не станет обсуждать вопросы, которые так или иначе, в самом ли деле или только в его воображении могут задеть престиж высшего командования. Теперь майор думал о другом. Это «другое», так же как и все волнующие его сейчас мысли, тоже было связано с грядущей войной. Но сейчас он размышлял о ней уже не как военный, а просто как человек, обыкновенный советский человек, со школьных лет убежденный в том, что нет ничего дороже и справедливее тех идеалов, которым посвящена жизнь миллионов его соотечественников.
– Послушай, Павел Максимович, – сказал Звягинцев, – а все-таки как это может быть?
– Что? – настороженно переспросил Королев.
– Ну вот… как бы тебе сказать… – Звягинцев поморщил лоб и пошевелил пальцами, точно пытаясь ухватить, сформулировать еще не окончательно созревшую в его мозгу мысль. – Ты, конечно, согласен, что идеи, которые исповедует Гитлер, – это подлые, гнусные идеи?
– Факт, – охотно согласился Королев, внутренне довольный, что разговор перешел на менее рискованную тему.
– Так неужели же немцы пойдут за них умирать? – спросил Звягинцев.