Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра - стр. 6

«Когда я выбралась оттуда, мне было двадцать два, и последние два года мы с Джоном любили друг друга. Бедняга Джон, его постоянно пилил мерзкий отец и больная мать. Ему некуда было деться от них». В лагере не представлялось почти никакой возможности уединиться, всех держали вместе в одном тесном и душном помещении: семьи, дети, грудные младенцы, мужья, жены. И все годы – ненависть, голод, зависть и совсем немного смеха. Она любила его, и это помогло вынести все лагерные невзгоды…

«Не хочется вспоминать об этом гнусном времени.

Или о гнусном времени после лагеря, когда он женился на той, кого ему выбрал отец, – паршивая маленькая мегера, но с деньгами, влиянием и семейными связями в Гонконге. У меня такого не было. Надо было вернуться домой, но домой не хотелось – да и что там, дома, к чему возвращаться? Так что я осталась, устроилась на работу в Колониальное управление, и все было неплохо, довольно неплохо. А потом встретила Роберта.

Ах, Роберт… Ты был хорошим мужем и хорошо относился ко мне, и нам было весело, и я была тебе хорошей женой, и по-прежнему стараюсь. Но я не могу иметь детей, а ты… мы оба хотим детей, и однажды, несколько лет назад, ты узнал о Джоне Чэне. Ты никогда не спрашивал меня о нем, но я знаю, что ты знаешь, и с того времени ненавидишь его. Все это случилось задолго до того, как я встретила тебя, и ты знал, что я была в лагере, но не знал, что у меня был любовник. Помнишь, как перед свадьбой я спросила: „Ты хочешь знать о том, что было, дорогой?“ И ты сказал: „Нет, старушка“.

Ты, бывало, частенько называл меня „старушка“. Теперь ты никак меня не называешь. Только Мэри иногда.

Бедный Роберт! Как я, должно быть, разочаровала тебя!

Бедный Джон! Как ты разочаровал меня, когда-то такой замечательный, а теперь такой совсем мертвый.

Лучше бы я тоже умерла».

И она зарыдала.

– Похоже, дождь и не думает заканчиваться, Алексей, – сказал Данросс, глядя на мокрые скаковые дорожки и хмурое, затянутое тучами небо.

– Согласен, тайбань. Если и завтра будет дождь, даже не весь день, то ход в субботу будет скверный.

– Жак? Ты что думаешь?

– Согласен, – откликнулся де Вилль. – То, что дождь пошел, слава богу, но merde, будет очень жаль, если скачки отменят.

Данросс кивнул.

Они стояли на травяном газоне около круга почета на ипподроме Хэппи-Вэлли, все трое в плащах и шляпах. У Данросса через все лицо тянулась широкая ссадина с синяками, но взгляд был тверд и ясен. Спокойный и уверенный, он наблюдал за нависшими облаками и дождем, который по-прежнему лил, хотя не так сильно, как ночью. Вокруг паддока и на трибунах в такой же задумчивости стояли другие тренеры, владельцы и просто любопытствующие. Среди нескольких лошадей, выведенных на разминку, были Ноубл Стар, Буканир, Баттерскотч Лэсс, с которой работал жокей конюшни, и Пайлот Фиш Горнта. Всех вели осторожно на очень коротких поводьях: и на дорожке, и на подходе к ней было очень скользко. Лишь Пайлот Фиш пританцовывал: дождь ему нравился.