Битва за Рим - стр. 42
– Ты устал от Рима?
– А ты бы не устала на моем месте?
– Ода!
Он беспокойно поерзал и в отчаянии стиснул кулаки.
– Я никогда не доберусь до самого верха, Аврелия!
Но она только посмеялась:
– Ты обязательно превратишься в Октябрьского Коня, Луций Корнелий. Твой день непременно наступит!
– Но, надеюсь, не буквально, – усмехнулся и он. – Мне бы хотелось сохранить голову на плечах – а это Октябрьскому Коню не под силу. И почему бы это, хотелось бы мне знать? Беда всех наших ритуалов заключается в том, что они настолько дряхлы, что мы даже не понимаем языка, на котором возносим свои молитвы. И уж тем более не знаем, зачем запрягаем в повозки боевых коней попарно, чтобы потом принести в жертву правого коня из пары, одержавшей победу. Что до сражения… – В саду было так светло, что зрачки Суллы превратились в точечки и он стал похож на незрячего пророка; его взор, устремленный на Аврелию, выражал пророческое страдание, которое было вызвано не бедами прошлого или настоящего, а провидением будущего. – О, Аврелия! – вскричал он. – Почему мне не удается обрести счастье?
У нее сжалось сердце, ногти вонзились в ладони.
– Не знаю, Луций Корнелий.
Воздействовать на него обыкновенным здравым смыслом – что может быть нелепее? Однако ничего другого она не могла ему предложить.
– Думаю, тебе необходимо серьезное занятие.
Ответ Суллы был сух:
– Вот уж точно! Когда я занят, у меня не остается времени на раздумья.
– И я такая же, – ответила Аврелия ему в тон. – Но в жизни должно быть еще кое-что.
Они сидели в гостевой ложе рядом с низкой стеной внутреннего сада, по разные стороны стола; их разделяло блюдо, полное зрелого винограда. Гость уже умолк, а Аврелия все рассматривала его. Какой привлекательный мужчина! Аврелия почувствовала себя несчастной – это случалось с ней нечасто, поскольку она умела владеть собой. «У него такой же рот, как у моего мужа, – подумала она, – такой же красивый…»
Сулла неожиданно поднял глаза, застав ее врасплох; Аврелия залилась густой краской. Что-то изменилось в его лице, трудно определить, что именно, но оно стало отражать его истинную сущность. Сулла протянул к ней руку, лицо его озарилось неотразимой улыбкой.
– Аврелия…
Она ответила на рукопожатие и затаила дыхание; у нее кружилась голова.
– Что, Луций Корнелий? – услыхала она собственный голос.
– Хочешь сойтись со мной?
У Аврелии пересохло в горле, и она почувствовала, что должна сделать судорожный глоток, иначе лишится чувств, однако даже это оказалось свыше ее сил; его пальцы, которые она ощущала на своей ладони, походили на последние ниточки ускользающей жизни: стряхни она их – и ей не выжить…